Lithium

– Это было правильным решением пусть и неправых во многом другом советских властей. Это был выбор между сохранением в целом коммунистической ориентации и провалом в капитализм. Если бы тогда капитализм победил в Чехословакии, то и в Советском Союзе скатывание к капитализму произошло бы раньше…

– Но ты же сам говоришь, что перестройка была шансом вернуться к коммунистическим идеалам. Получается, тогда это могло бы произойти на двадцать лет раньше.

– Это была бы не перестройка, а резкий откат к чисто западному капитализму.

– Не, я что-то не пойму, – сказала Рита. – Вы, ребята, сторонники антинародного ельцинского режима?

– Нет, не сторонники, – сказала я. – Но и «Совок» мы тоже не любим.

– А что вы тогда любите? – Димыч саркастически улыбнулся. – Мир «сникерсов» и «кока-колы»?

– Ну а чем мир ливерной колбасы и лимонада «Буратино» лучше?

– Тому, кто этого не понимает сам, объяснять бесполезно. Все самые яркие, прогрессивные, радикальные люди на нашей стороне. Лимонов, Курехин, Егор Летов…

– Летов однажды спел «Я всегда буду против», – сказал Влад. – Он был против «Совка», теперь он против капитализма. Будет какая-нибудь новая система – он будет и против нее.

Влад встал, глянул на меня.

– Я еще посижу, – сказала я.

Влад вышел.

Вадим снова сел за барабаны, Рита и Димыч взяли инструменты.

Димыч сыграл несколько аккордов. Вступили остальные.

Димыч сделал знак остановиться, показал на гитару. Одна струна порвалась, свисала с грифа.

– Я схожу за струной, – сказал Димыч.

В комнату зашел Илья, остановился рядом со мной.

– А где Влад?

– В комнате.

– Что, не любит музыку, когда не сам играет?

Я пожала плечами.

– Может, пойдем ко мне в комнату?

– Зачем?

Илья медленно провел ладонью по моей ноге, положил ее на колено. Я могла бы сразу стряхнуть его руку, но не стала.

Вернулся Димыч, начал устанавливать струну.

– Здесь же вроде не коммуна хиппи, где все трахаются, с кем хотят? – сказала я.

– Коммуна хиппи – идея, устаревшая лет двадцать назад. – Илья все еще держал руку на моем колене. – Но я ничего плохого не вижу в концепции свободной любви или, точнее, свободного секса.

– Я тоже ничего плохого не вижу. Но нет.

Я стряхнула его руку.

Димыч, Рита и Вадим снова начали играть. Илья отошел, стал приплясывать.

В комнату вбежали два мента. Один замахал руками, делая знак музыкантам остановться.

– Э, вы, на хуй, оборзели уже, – сказал мент. – Мало того, что живете здесь нелегально, так еще и выебываетесь. Соседи жалуются!

– Ребята, давайте разойдемся по комнатам! – сказал Илья. – А я пока пообщаюсь с нашими уважаемыми представителями органов правопорядка.

Я зашла в нашу комнату. Влад лежал на матрасе, читал.

– Что там такое? – спросил он.

– Менты пришли.

Дверь открылась, заглянул Вадим.

– Это проблема? – спросила я.

– Нет. – Вадим улыбнулся. – Илья все разрулит. Он умеет разговаривать с ментами. Плюс, у него контакты в органах.

Вадим прошелся по комнате, дотронулся до прислоненной к стене гитары.

– Играешь? – спросил он, глянув на Влада.

– Иногда.

– Хочешь что-нибудь сделать вместе? Я с удовольствием побарабанил бы. И басист есть знакомый. Не Рита, нет. Она, конечно, не потянет. Парень один, ты его не знаешь.

Влад посмотрел на меня.

– Это ты ему сказала завести этот разговор?

– Какой разговор? – сказал Вадим. – Ты о чем? Я просто люблю поиграть с разными людьми, а с тобой еще не играл.

27

Влад

Мы репетировали в каморке за сценой в ДК у метро Царицыно. У стен пылилась старая, неработающая аппаратура. Воздух был затхлый, «нафталиновый».

С басистом Кириллом мы играли только второй раз. После перекура он достал из рюкзака бутылочку с желтоватой жидкостью и упаковку одноразовых шприцов.

Вадим отказался от «винта», я – нет.

Когда мы потом снова стали играть, мне казалось, что получается полная крутотень. Я не то чтобы слышал каждую ноту Кирилла и каждый удар Вадима. Мне просто не надо было их слышать. Их партии звучали сами собой, у меня в голове.

Казалось, что получается не на двести процентов, а на все пятьсот… При том что мы почти ничего конкретного не играли, несколько моих вещей. Больше джемовали.

Пальцы сами летали по грифу. Находили неочевидные ноты. Из них само собой складывалось дико крутое соло.

Потом показалось, что я играю один, а басиста и Вадима нет в комнате вообще. Я понял, что они никуда не делись, но каждый из них играл что-то свое. Потом я вообще не помню, что играл. Откуда-то посыпались разноцветные картинки.

* * *

Утром мне было реально херово. Я сказал Оле, что не пойду раздавать листовки. Она обиделась и ушла одна.

Я вышел на кухню попить воды. В коридоре столкнулся с Вадимом.

– Как вчерашняя репетиция, охуенно, да? – спросил я.

– По-моему, полная лажа.

28

Моросил дождь. Оля раздавала листовки у выхода из метро.

Несколько мокрых, затоптанных листовок валялись рядом на асфальте.

Оля зашла во двор, под козырек подъезда, бросила стопку листовок под ноги. Достала сигареты и зажигалку, прикурила, посмотрела на мусорные баки, трансформаторную будку с корявыми граффити, потрескавшуюся стену соседнего дома.

Она сделала еще затяжку, бросила сигарету в лужу, вышла из-под козырька.