Литораль (ручная сборка)

Во дворе были залежи снега, досок и ржавой арматуры, покрытой посеревшим, обратившимся в лед полиэтиленом, и Наум обошел его кругом, чтобы найти нужный подъезд — «парадную», как сказала бы Дженни, хотя парадного здесь не было ничего. Щербатые стены дома покрыл черный пыльный налет, на честном слове держались бумажные объявления: «девочки», «интернет», «настрою компьютер». Наум обнаружил нужный подъезд — над ним были цифры 10–26, и где-то среди них 18-я квартира, горячая точка на теле холодного города.

— Ты, что ль, курьер? — услышал он голос, а затем увидел и женщину — она смотрела на него из окна третьего этажа.

— Ну да, — несмотря на рюкзак у него за спиной, в котором лежало чужое свидание, голос звучал неуверенно.

— А чего стоишь? Ты к кому вообще?

«Вот пристала», — подумал Наум, а вслух сказал:

— Я к Вел-л-личко.

— К Женьке, что ли?

— Да я принес им… — и Наум осекся, а потом вдруг вспомнил: —Ик-к-кру принес!

— Икру? Красиво жить не запретишь! А мой-то курьер где? — хмыкнула собеседница и захлопнула форточку.

— Да я не в-в-в этом смысле! — закричал Наум. — Я из Мурманска!

Но любопытная соседка уже его не слушала. Зато, на счастье, в нужный подъезд пришел настоящий курьер — с такой же, как у Наума, желтой сумкой, видимо, тот самый, которого ждали на третьем этаже.

Восточный человек в огромных варежках смерил Наума взглядом и открыл дверь.

— Иди, брат, — сказал он, пропуская Наума вперед.

В этих своих одинаковых куртках они и правда были как братья.

Дверь в квартиру Дженни оказалась огромной. Коричневый кожзам от пола до потолка, Наум стоял, задрав голову. И еще она оказалась запертой, то есть никто не открыл, когда он решился и позвонил. Но было бы странно, сказал Наум сам себе, она, наверное, в школе, еще ведь только двенадцать. Он спустился вниз на пролет, к окну, присел возле батареи и сам не заметил, как задремал.

— Наум? — какой-то невысокий парень в очках и расстегнутой серебристой куртке легонько коснулся его плеча и отпрянул.

Наум вскочил, испугавшись, что пацана за ним прислала мать.

— Ты кто?

— Что ты здесь делаешь? — спросил незнакомец улыбаясь.

Наум молчал. Парень был странный, и, как Наум ни пытался его вспомнить, факт оставался фактом — он его не знал.

— Ну хорошо, —кивнул парень. — Давай тогда познакомимся.

Звучало очень по-маньячески. Наум подумал, что еще не поздно сбежать, тем более что парень был мелкий — ниже его, наверное, на голову и выглядел не слишком серьезным противником.

— Я Дженни, — выдавил из себя парень, и было видно, как тяжело ему даются эти слова. — То есть Дженни — это я.

И протянул руку.

Наум офигел — и это еще слабо сказано. Пол под ним пошатнулся, затошнило даже. Руки он парню не подал, и тот нерешительно опустил свою обратно в карман.

Наум рассматривал парня со смесью недоверия и злости: очень тонкое и бледное лицо, очки расфуфыренные, как будто со взрослого снял — в изящной черепаховой оправе, пухлые губы, волосы длинные — конечно, не фиолетовые, просто серого мышиного цвета, собраны резинкой в пучок, рубашка цветастая под серебристой курткой, джинсы узкие, как будто лопнут сейчас на яйцах, ботинки массивные — Дженни прислала ему фотку, сказала, что это «ньюроки» с «Алика», — и это, пожалуй, единственное, что было правдой.

— Не веришь? — спросило нечто, которое было Дженни еще полчаса назад, а теперь стало ничем — все испарилось, исчезло, превратилось в дерьмо.

— Да н-н-нет, чё, — сказал Наум, прищурившись. — Верю. Только б-б-блядь.

— Я понимаю, это сложно понять… — начал было парень и сделал шаг к Науму, но тот отшатнулся, как от наступающего огня, чуть не вошел спиной в мусоропровод.

Женя замер.

— Ты извини, я, наверное, сразу должен был сказать, но ты бы не стал тогда со мной общаться… Правда?

— П-п-правда, — твердо сказал Наум. — Б-б-больной ублюдок.

— Нет, — сказал Женя и снова потянулся к Науму. — Нет, нет.

Лицо Наума исказила брезгливая мина.

— Не п-п-подходи ко мне, долбоеб.

— Да послушай, я ведь Дженни, что изменилось? Ты же приехал, потому что я тебе сказала!

— С-с-сказала, блядь?

— Сказала… Ну хочешь: «сказал», если тебе так легче. Ты мог вообще никогда меня не увидеть. Я была… окей, был — я был тебе лучшим другом все это время. Скажешь нет?

— От-т-твали.

— Но ведь ты сюда ко мне пришел. Я твой лучший друг. Ну посмотри на меня. Рассмотри во мне Дженни.

И Женя снова двинулся на Наума, а тому уже было некуда отступать.

Наум зажмурился, выставил вперед руки и сначала просто оттолкнул Женю, но тот снова шагнул, и теперь уже Наум молотил его руками куда придется, не глядя, плача и шмыгая носом:

— Чертов урод, урод ты! Урод! Где Дженни? Где мне ее рассмотреть? В роже твоей пидорской? Я же любил ее, сука ты, сука!

Остановился он только тогда, когда очки в черепаховой оправе хрустнули под его подошвой, и он, пнув парня, который все это время никак не сопротивлялся, растоптал их окончательно, еще и попрыгал.

Женя сидел на нижней ступеньке, зажимая нос ладонью, из носа на бетонный пол капала жирная бордовая кровь.