Лица

Он придержал для нее дверь, и выходя, она обронила казенный тапок. Смутившись, поймала его ногой и влилась в ряд скитающихся пациентов, которые одной рукой держались за накренившуюся стену. Она отлично знала, что стена крепка и сложена каменщиками, чья одежда испещрена белыми пятнами извести, а жизнь проходит так же незаметно, как скатываются по водосточной трубе капли дождя.

15

Она записала: «Когда мне было восемь, мне подарили куклу с закрывающимися глазами. Она стояла в ногах моей раскладушки, а пижамные штаны отца расходились спереди. Я видела, как что-то темное и влажное выглядывало из них. По вечерам кровать покачивалась под ними, и я слышала голос матери — такой чужой и смешливый: „Не так грубо, ты разбудишь Лизе“. Со страхом и отвращением я понимала, что одноклассницы были правы: мои отец и мать тоже этим занимаются. Незадолго до этого на нашей улице убили ребенка. Один колченогий холостой сапожник удушил девочку и спрятал в квартире своей матери, в шкафу. Так-то женщина ее и обнаружила, вернувшись домой из больницы. Мать предупредила меня: никогда никуда не ходить с чужими мужчинами. Если кто-нибудь предложит мне леденец или мороженое, нужно позвать полицейского. В день рождения я должна была демонстрировать окружающим радость, словно круглый блестящий мяч, который они могли подержать в руках, чтобы все успели им полюбоваться. Стоило им только небрежно положить мне на руки голое и холодное тело куклы с кривыми конечностями, как я сразу поняла, что теперь в моей жизни появилось то, что придется вечно хранить для самой себя. Я улыбалась в свете электрической лампы, скользящем между зубами, словно мясные волокна, и я вертела руки куклы до тех пор, пока они не разболтались в плечах. Всё должно было выглядеть так, будто я с ней играю. Родители казались довольными, и меня новым одиночеством пронзило осознание, как легко обвести их вокруг пальца. Уродливая розовая кукла таращилась на меня мертвым стеклянным взглядом, и я быстро отложила ее, чтобы это выражение спряталось за ее прикрытыми веками. Позже я выяснила, что, если посадить куклу в воду, ее тело из папье-маше начинает растворяться. Так я смогла с ней покончить. Я решила, что однажды у меня будет живой ребенок, и никакой отец ему не понадобится. Замуж я не хотела. Я лежала в траве рядом с Гертом, его волосы пахли воском, как ясное рождественское воспоминание. Тонкие бронзовые ножки Ханне свешивались с его шеи. Она с невинным и отсутствующим взглядом грызла полосатый леденец. Неподалеку от них сидел Сёрен и рвал цветы. Рука Герта скользнула по волоскам на голых голенях Ханне, и неожиданно мне показалось, что дети похожи на омерзительную куклу из моего детства. У Ханне никогда не было кукол. На день рождения ей дарили машинки или книжки с картинками — я считала, ей они нравятся. Только сегодня я осознала, что совсем ее не знаю».

Она рывком подняла голову и перестала писать. Шум, напоминающий грохот катящейся жестянки, разорвал тишину комнаты: рядом со столом стояла высокая крупная женщина и разворачивала что-то перед херре Петерсеном, которому стоило большого труда изображать восхищение. Женщина свернула это что-то и сунула под мышку, самодовольно осмотревшись вокруг. Ее взгляд упал на Лизе: та сидела на краю кровати, ноги покоились на подставке под столом.

— Нет, это же Лизе Мундус, — воскликнула женщина и, вытянув вперед пухлую мягкую руку, бросилась к ней.

— Только представьте себе: встретить вас здесь, — произнесла она. — Я читала, что вы сказали о девушках в мини-юбках — ух, до чего же верно! Но я заметила, что фотографию, должно быть, сделали несколько лет назад. Вы похудели, на лице появилось несколько морщин, но я вас сразу узнала. Я читала «Извращенца» — очень неожиданная концовка. У меня самой давние разногласия с полицией. Это они упекли меня сюда. Вечно они. И чего я такого сделала? Раздавала изюм на Нёрреброгаде нищим детям? Как будто это кому-то могло помешать.

Смех распространился по ее висящим щекам, словно разливался по ним.

— Я много лет мечтала с вами познакомиться, — призналась она. — Я и сама творческая личность. Рисую картины с цветами, и здесь уже в седьмой раз. Кормят тут превосходно.

Она говорила так, словно здесь курорт, куда она наведывается каждый год. Подсев к столу, она переложила бумагу и ручки на кровать. Сердце Лизы колотилось как в кошмарном сне.

— Вы ошиблись, — нашлась она. — Меня зовут Альбрехтсен, и я обычная домохозяйка.

— Да неужели! — воскликнула женщина. — Вы похожи как две капли воды. Хотите взглянуть на мою картину?

Она развернула рулон на кровати: зрелище было ужасное.

— Красиво, — равнодушно ответила Лизе, — но я бы хотела побыть одна. Я пишу письмо.

— Тебе придется когда-нибудь научиться любить и ее, — произнесла Гитте из подушки. Лизе так обрадовалась ее голосу, что забыла о своих страхах.

— Где ты была всё это время? — спросила она. — Я уже боялась, что ты бросила меня.