Лицей 2017. Первый выпуск

Сорочина — 1) большая тяжелая гиря из сплава глины и железа с пятью дырами, использумая населением дельты Волги для притопления сетей; 2) предмет, о который споткнулся отец Ольги, огневщик Васильев, когда вернулся с взморья и ходил-искал жену и дочь по двору. Чуть не упав, мужик выругался в бороду и тут замер как вкопанный. Он заметил, что сарай, вышитый тростками, ходил ходуном. Оттуда доносились звуки вроде всплесков, словно что-то постоянно роняют в Волгу. Васильев медленно, как на охоте, подошел ближе и посмотрел сквозь расщепившуюся доску — внезапно помолодел лицом и осанкой лет на десять от дернувшей его ненависти. В сарае на коленях стояли жена Анна и дочь Ольга. Они секли каждая сама себя отрезами неводов. Обе плакали, то ли от боли, то ли благости. Ольга периодически останавливалась, но мачеха ласково подбодряла ее на неизвестном Васильеву языке, и падчерица возобновляла удары.

Забрали дочку в ужас — единственное солнце, белую душу, любящее птиц! Не прощу! — думал Васильев. Он сломал запертую изнутри дверь и принялся душить жену отрезом невода. Анна смотрела мимо мужа, на вход, где толпились все посылаемые когда-либо к ней русалки и с любопытством косились на нее своими белесыми глазами. Ольга кинулась на отца с криком «Не трогай маму!». Огневщик высвободил руку и отпихнул дочь, она упала, ползком выбралась из сарая и побежала к птицам. Пока Васильев закапывал тело жены на дворе, Ольга рожала на берегу, и по ее ноге проползла оземка.

Оземка — ядовитая змея, проживающая на территории дельты Волги. Голова круглая, окраска синяя с желтыми полосами. Длина — 20–30 см. Смерть после укуса оземки наступает через восемь минут. Дочь огневщика родила мертвого ребенка и оставила младенца птенцам Белголова (по-общему лысухи) в плавучем гнезде. Оземка уползла, не применив зубов. Ольга шла вдоль берега, и над ней парила длинношеяя Лётка (по-общему колпица). Небо ласкало Ольгу и Лётку ветром, приговаривая: «Мои птахи, мои!»

Повесть II

Сказ о Лёничке, сыне Чёлки и Раны

Сказка не ложь — и нет в ней намека, а только правда. Кому ложь — ложка дёгтя, а кому ложь — ложка мёда. Всё одно: без лжи не обходится на свете ни один дурной, ни один хороший человек. Лжет-живет. Лжет-живет.

Жил-был на свете Лёничка. Парень шебутной, парень радостный. Легкий-тонкий был, льняной на голову. Любую обиду, что из людей приходила, забирал себе и расшучивал. Толкнет кто в метро — это, говорит, спасибо, что вы меня разбудили.

Всё, что Лёничкой ни делалось, добровольно делалось и улыбочно, будто не существовало неволи, а одна сплошная воля. Тетку-Тому-алкашню сорвать с улицы — да пожалуйста. Подберет ее Лёничка хмельную из дворовой клумбы, словом польет ласковым — распустит тетка пряди-лепестки и петь начнет. Ведет Лёничка Тамару в квартиру ее, будто в вазу, оба от теткиного градуса покачиваются и вытягивают: «Я исполняю танец на цыпочках…» У Лёнички — баритон тростниково-сахарный; с остальными тетка не шла.

Всё, что ни делалось Лёничкой, добровольно делалось и улыбочно, будто не существовало неволи, а одна сплошная воля. Посуду помыть — так в горячей в воде погреться: вечно мёрз из-за тонкости своей Лёничка. Математику горькую грызть — как зато приятно ее потом сладкой книжкой запить: очень читать любил наш Лёничка. В шесть-в-субботу-на-рынок и не выспаться — зато с ветерком без машин: вот наш Лёничка. Жил-был он на свете, парень шебутной, парень радостный.

Как родился, так и провел все свои семнадцать Лёничка с родителями. Те — как все — не особо злые, не особо добрые. Были они инженерами — не по страсти, а по обычной обязанности. Сконструировали их в прошлую эпоху, грубо сделали, но с особой прочностью — из привычки, порядка, государственной надобности и макарон разваренных. Ходили родители на завод и создавали там что-то грозное, хорошим-людям-бесполезное. Мать была — рана Лёничкина, как что, так нагноится недовольством или заноет раздражением, а потом как прорвется словом-кровавым-гноем. Что за сын-скоморох? Где серьезность, о будущем мысли?

Отец был чёлкой Лёничкиной. Есть он — нормально, отрежь его — ну и так неплохо. Висит-зависает себе в квартире тихонько, кроссворды разгадывает после заводской службы. Иногда Лёничку по лбу погладит — успокоит, иногда полноценное зрение ему загородит своими наивностями. Раньше чаще это было. Рана-мать посмотрит на это дело — гноем плюнет. От того папа Лёничкин с ним говорить совсем перестал, отчего сын не расстроился — зачем зря рану-мать бередить.