Лицей 2017. Первый выпуск

Глядь: толпа на мосту людится, кто качается, кто посмеивается. Лёничка туда шмыг, глядь: парень на гитаре играет, а перед ним тетка Тома пляшет босая. И почувствовал Лёничка не радость прежнюю — кому та сдалась, жалость светлая, — а почуял он счастье с мир, счастье в век, неподдельное. И не оттого, что тетка-Тома отыскалася, а от чего… от чего… Стоит Лёничка осчастливленный, с грудью вспоротой, с жизнью вспоротой, с сердцем голеньким, песню слушает, не колышется. В рот-смотрит, в гитару-смотрит, в руки-смотрит, еле-дышит. Тут сама тетка-Тома его увидела, на шею бросилась, потянула в пляс, затрясла его, будто яблоню. Лёничка, если б прежним был, сплясал бы, да как тут спляшешь, с сердцем-нараспашку. Захохотала толпа круглая, заколыхалася. Лёничка очнулся — тетку уводить; та упрямится, ей танцуется.

Музыкант увидал такое дело, петь-замолк, играть-прекратил. Тетка-Тома к нему кинулась и в шкирки вцепилася: «Ты мол, этакий-по-матери, чего песню загубил?!» Тот улыбается, глаза мягкие, обнял плечи Томины, к Лёничке ее подвел. Тамара успокоилась, глаза опустила, в туфли влезла, рваные, бескаблучные. Лёничка музыканту «спасибо», тетку уводить, а сам все оглядывается, парень шебутной, парень осчастливленный.

Позабыл с тех пор Лёничка свою пустоту-радость. Расшучивать перестал, ерунде улыбаться не улыбается. Обзовут его шпалой — он посмотрит серьезно шутника поверх и пройдет мимо, слова не выронит. Толкнут его в метро-автобусе — поглядит он серьезно, словом не одарит. Тетка-Тома в клумбе заляжет, запьет-запоет, а с Лёничкой домой идти отказывается: ты, говорит, теперь тяжелый стал, другой, узнавший.

Рана-мать тоже навострилась вся, запульсировала, сыну лоб щупает, в глаза соловьиные заглядывает, что, мол, такое, а сама сердца его голого не видит. Отец-Чёлка висит, на сына смотрит — и себя двадцатилетнего, радость любящего, узнал и отвернулся тут же, запуганный.

Ходил-бродил Лёничка, парень шебутной, парень сердцем голый. На мост ноги сами вывели, песня притянула. Закончил музыкант играть, увидел Лёничку, заулыбался. Отправились по дороге, куда глаза не глядят, куда уши не слышат, где сердце бьется. Закрутилась песня, нашлись слова, сложилась музыка, как сложилась — сами не поняли, да и неважно это. Звали Славой. Всё давно узнавший, оттого спокойный. Лёничка смотрел-смотрел на него, но трудился бы очень его описать, если спросить его — вроде как глаза карие, волос светлый, рост высокий. А как не видит, так Лёничка вспомнить его не может. Знает только: человек — вот, чувство — вот, счастье — вот.

Говорили? Говорили, но о чем — не запомнили. Не слова важны, а мелодия. Легко связались, будто шарф-шерстяной у девицы прилежной, у девицы на выданье. Все сошлось у Лёнички: человек — вот, чувство — вот, счастье — вот. А про тех что пишут… Ну про этих-то… Это не про то, все совсем не то. Ведь это так: человек — вот, чувство — вот, счастье — вот. А мы при чем здесь? Они по клубам, по ямам, по шкафам живут, люд будто с молью с ними борется, законы всякие будто апельсиньи корки разбрасывает. Те в кино, в книжках, в интернете, а мы живые живем. С родинками, трещинками, маршрутками, тележками супермаркетовыми, нету-денежьем, тетей-пьяницей в-клумбе-спящей.

Нельзя-нельзя, думал Лёничка. Нельзя, чтоб дозналися. Рана-мать в месиво, отец-Чёлка выпадет. Не плохой, не злой Лёничка, а как в таком признаешься — сердцем голый. И не то совсем, и не те совсем. Те — в кино, в книгах, в интернете. Помощник нужен нам, защитник. Радость не годится давно уже — кому нужна она, бессильная? Тогда взял он себе ложь в помощники, себе ложь в защитники, Лёничка, сердцем голый. Идет он к Славе, ране-матери, отцу-Чёлке говорит: в институт; бывает он со Славой — говорит: на паре сижу; запозднился он со Славой гулять — говорит: с друзьями загулял.

И заметил Лёничка, что теперь он врет там, где без этого обойтись могло. Спрашивает мать: где носки прятаны? — Знамо где, в ящике, — Лёничка отвечает. Хотя точно знает, что на батерее. Спрашивает однокурсник: почем чай брал? — По тридцать р., — молвит Лёничка, хотя знает, что по тридцать пять. Какой фазовый у никелида титана переход, спрашивает преподаватель. — Второго рода, — говорит Лёничка, хоть помнит, что первого, в книжке писано. А что поделаешь: ложь — как водка, ложь — как сладость, чем чаще пробуешь, тем охота больше.