Читаем Лицей 2018. Второй выпуск полностью

Что Москва сжигала без следа, понятно, но Олег все-таки не мог принять это в буквальном смысле. Он снова упустил Газозу. Ее, сожженную днем раньше в Хованском крематории, забрали члены семьи, если верить бумажке, которую он держал в руках накануне. Кремация была оплачена по срочному тарифу: «Вывоз урны в течение трех часов, 1300 р.». То есть без очереди. VIP. В справке сообщалось о разрешении вывоза праха для захоронения вне московского региона. Была и фамилия родственника, ответственного за получение урны. Она Олегу ничего не говорила. Конечно, можно было узнать, догнать. Но в нем самом уже что-то перегорело; смысл?.. Можно было поднажать на следствие, которое все еще готовило отказной материал. Впрочем, оно уже шугалось Олега после пары его невинных заходов. Не очень-то невинных. Он неосторожно спросил сразу: как получилось, что пациентка реабилитационного центра в Тверской области попала на стройку в Балашихе?.. Следователь начал нудно мычать: «Какая пациентка? У нас нет информации, что она была пациенткой…» Он изображал перед журналистом дерево, прикидывался, что читает по складам. А потом Олегу стали прилетать, почему-то через Мухаметшина, разные советы, и следователю стало не дозвониться.

Да всё можно было сделать!.. Приехать, прижать, дожать.

Он ведь даже сдуру, в горячке пытался прорваться в тот самый «реабилитационный центр». То легально, как журналист. То через «Бибера». Но того то ли вышибли из подтанцовки, поэтому вычистили с сайта бойз-бенда и отобрали телефон, то ли стоило поверить в теорию заговора.

Если бы сосредоточиться, он бы все сделал, просчитал, пролез, но Олег был совершенно не в фокусе. В день известия о Газозе, вдруг выпив (правда, умеренно), он рванул на вечерней электричке в Редкино. Зачем?.. Сталкер, который когда-то проводил его туда и держал в гараже, не отвечал на звонки, а Олег звонил, звонил, звонил всю дорогу. На самой станции в холодных сумерках он увидел «ниву» и помчался к ней. Может быть, из машины его увидели тоже (на платформе горели фонари), и машина стала уезжать. Олег бежал за ней в распахнутом пальто по разваленным полям, хотя и видел, что «нива» не та, в том смысле, что по задним фарам он понял: не та модель. Но не мог остановиться. А когда остановился, то долго заходился в кашле и сплевывал тягучую слюну. Глаза привыкали. Над полями стояла кривая луна. Олег уже и раньше, в электричке, понимал, что сюда надо ехать не сейчас, не так, не в таком состоянии и… А когда — «так» и зачем — «так»? Выкашлять. В конце концов он так и поплелся на обратную электричку.

— А ты слышал, что иногда болезнь управляет действиями человека, а он думает, что это он сам? — как бы по приколу спросил Юрец. И это Олег еще не рассказывал о пробежке по полям. Просто скупо пожаловался, как сразу всё нахлынуло — и вот это пятно, с которым врачи никак не могут разобраться, только деньги тянут. Будто сразу всё сломалось. Но что вдруг за хохмы, непонятно: может, он и правда уже похож на городского сумасшедшего?.. Олег сидел в баре, в несколько слоев обернувшись в длинный шарф, как будто в шее у него дыра, хотя на самом деле — всего лишь мерзкое ощущение, что выпирают лимфоузлы.

Они встретились в баре, где в порядке креатива пиво разливали в эмалированные чайники, такие, из советского хозмага. Хипстатема. Еще здесь стоял оглушительный гвалт, люди за каждым столом орали друг другу, подаваясь вперед, потому что все перекрикивал вечномолодой рокопопс рубежа веков. Олег и не сообразил, что сегодня пятница. Да в принципе, он попросил о встрече в любое удобное время; то же относилось и к месту.

Неловкость. Им явно не о чем разговаривать. После первых десяти-пятнадцати минут, когда были исполнены все ритуалы, попробовано пиво и т. д., эту все густеющую пустоту стало трудно чем-либо маскировать. Как вода находит единственно возможный путь, так и беседа потекла по очевидному сценарию: кто, как?.. В основном про алтайских. Москва и здесь — как черная дыра, обходимая молчанием.

— …А что Арина, как она?

— Нормально.

— Вышла замуж? Дети есть? — Спрашивая, Юрец шарил глазами по интерьерам заведения: какие-то рога, какие-то карикатуры на королеву и шотландцев с их нарочито волосатыми ногами.

— Да мы вообще-то женаты.

— Да ты что! — Юрец не смог скрыть изумления, а потом, чтобы замять неловкость, бурно радовался официантке: она принесла поленницу гренок с чесноком.

Юрец был напряжен, он явно недоумевал, зачем Олег его нашел, вызвонил, позвал. Как будто ждал подвоха. Не сразу, но Олега осенило: Юрец думает, будто он будет просить в долг! Зря сразу завел разговор про болезни.

— У тебя всегда была онкофобия, — говорил Юрец. — Помнишь, ты на пятом курсе решил, что у тебя рак желудка? Ты же все время блевал. Перед дипломом.

— Не помню.

Бар уже просто орал. Какой рокопопс? Пошел в жопу, рокопопс! И это тоже Москва. Если здесь и возможны дружеские отношения, то все это откладывалось до пятницы, а там уж отрывались за всю неделю.

— Ты помнишь Газозу?

Юрец откликнулся сразу и даже будто брезгливо:

— Конечно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия