Лицей 2018. Второй выпуск

Файловский катафалк выехал из ворот, и Олег остался один. И побрел подальше, в направлении часовни (или что это?), хотя охрана крематория вряд ли стала бы за ним следить. Когда он обходил стоянку роскошных черных автобусов стороной, то все-таки приметил над кубом дымок. А может, показалось.

Поначалу он не понял, что за метафора смерти высится вдали: она наплывала бетоном над «парадной» частью кладбища, на каком-то холме. Подойдя ближе, он узнал, что это памятник чернобыльцам. Потом Олег вспомнил, что встречал его фотографию в каких-то статьях о катастрофе, но не знал, что это памятник кладбищенский, не городской. Конструкция действительно подавляла. Внутри полусферы, обозначавшей взрыв, человек парит, раскинув руки. По картинкам на тему Чернобыля Олег немного по-другому представлял этот памятник (а может, не было контекста). Раньше казалось, что это почти счастливый человек парит с закрытыми глазами и улыбкой: может, в этом было заложено незнание о том, как шарахнет сейчас мирный атом — бетонной массой за спиной. Вблизи оказалось, нет. И дело не только в том, что и фигура была полна грубой абстракции, то есть не различить ни улыбки, ни глаз. На чугунных неровностях сразу оплавлялся снег. Интересно, как они здесь лежат — правда в свинцовых гробах?..

Куда ни ступишь — рыжая каша, но Олег шагал и шагал дальше, вглубь, к странным рядам, которые вблизи оказались стенами колумбария. Черная мелкая вокзальная плитка на торцах, цемент на склейках мраморных плит-фасадов. Прилепленные скотчем пластмассовые цветы. Еще не занятые ячейки. Бетонная их обыденность, крупнопанельное домостроение в масштабе шо. Олег заглянул в одну. В ней стояла пивная бутылка.

Олег никогда раньше ничего такого не видел.

Походил, насколько позволяла грязь; в это кладбище нельзя было углубиться с сентября по май, как в заколдованное место; почитал. Там, где было по несколько урн, позолоченные завитушки букв теснились и лезли друг на друга, и иногда можно было гадать, кем люди с разными фамилиями, умершие с разбросом в сорок лет, приходились друг другу, кроме того, что держали место. Много, много людей, кажется — миллионы.

Вот она — Москва. Вся сюда загнана. Экономно. Он за эти годы так и не понял, какая она — настоящая Москва, и за разглядыванием людей в метро не понял, так как все они были на вид гастарбайтеры разной степени успешности. И по местам работы своим не понял. Видимо, он просто не знал, где искать.

Когда они уходили с барнаульского телевидения, был большой скандал. Ну, как скандал… Директриса не хотела отпускать сразу двух ведущих журналистов. Тоже вся была такая из себя государственная дама. Вызвала к себе и принялась корить, что они «погнались за рублем», хотя что тут такого. Впрочем, в Москве, как слышал Олег, обычно платили в долларах. Олег тогда произнес страстную речь, но не про доллары, а про то, что мы ложимся тут под каждого районного чиновника, снимаем никому не нужные перерезания ленточек (в документах писали «перерезывание»). Джинсу о том, что в ДК Сибэнергомаш открылась ярмарка шуб. Как раз накануне был скандал, Юрец впопыхах не нашел ни одной подходящей красотки, а может, просто решил похулиганить и обрядился в шубку перед камерой сам. Говорили, мэр лично прислал госдаме эсэмэску: «Что это за кабарэ?», причем именно через «э». Юрец сидел и похрюкивал, а Олег нес страстную пургу, что где-то есть настоящая журналистская работа, настоящая профессия!.. То есть где-где!!! Госдама хмыкнула: ну пообломаешь крылья в своей Москве. Покоритель Москвы нашелся.

Вернувшись из жиж на асфальт, вытирая о него кроссовки, Олег обнаружил вдруг, что так и несет пустую бутылку, брезгливо, двумя пальцами, за горлышко, как тогда, для съемок в своей хрущевке, загримированной под притон. В своей бетонной ячейке масштаба io: i. Хотя уже и мусорный контейнер прошел, заваленный остатками венков, хворостом и другим кладбищенским мусором.

Теперь он готов был рассуждать скорее на тему, можно ли покорить то, чего нет? И как выглядел бы памятник «покорителям Москвы»? Он точно прописал бы на лице парящего человека наивный идиотизм телячьей радости бытия. Первую радость от нетолстой, но все-таки пачки долларов. Первую иллюзию мобильности, когда махнуть туда-сюда-обратно — раз плюнуть, с их-то зарплатами пиарщиков (впрочем, в командировке на выборах в Туле их называли не «пиарщики», а «технологи из Москвы»). А в остальное время можно занырнуть в измерение скайпа. Первая иллюзия всесильности — от физической, когда ты не спишь сутками и по-прежнему на бодряках, до…