Лицей 2020. Четвертый выпуск

Почти российский триколор, не иначе, — следаки особо не радовались. Но с подводной лодки никуда не денешься: ипотека сама себя не погасит, семья не прокормится. Нужно терпеть.

Капитан Степнов не был женат, потому особо не переживал по факту возможного лишения ежемесячной надбавки за сложность и напряжённость. Жить на ментовскую зарплату он в принципе научился: продукты строго по списку, два раза в месяц можно зависнуть в баре, и даже останется на обязательные брюки со стрелками. Работу свою любил, старался преуспеть и всякий раз по-настоящему расстраивался, когда получал взыскания.

Он спешно бил по клавишам — итоговый процессуальный документ подлежал утверждению для последующего предъявления в суд.

Калеч обозначил:

— Успеешь — получишь выходной. Нет — извини.

Возможный выходной Степнов планировал провести с отцом. Каждый вечер мчал в больницу, говорил что-то необязательное и бестолковое, как обычно бывает, вроде «держись и выздоравливай, всё нормально будет», потом напряжённо молчал, и часы приёма — уже не часы, а минуты — несправедливо истекали.

Отец с благодарностью кивал. После перенесённого инсульта разговаривал максимально плохо, и Степнов при каждой его попытке выдавить хоть слово испуганно приставлял к губам указательный палец. Не надо, береги силы, столько ещё впереди.

К шести успел. Старенький лазерный «самсунг» жевал бумагу, истерично трещал, но всё-таки выдавил через не хочу девяносто обвинительных листов и потому заслужил прощение. Сшил в пять дырок белыми нитками, залетел к начальнику. Разрешите — получите — задачу выполнил.

Калеч сказал, что занят, но к утру ознакомится. И не приведи бог, там что-нибудь неправильно.

«Всё чётко, товарищ подполковник».

Степнов опаздывал в больницу. Стучал массивным каблуком уставных ботинок.

— Пол пробьёшь, — сказал Калеч и разрешил идти.

На самом выходе из отдела возле неприступной дежурной части его остановил Гоша и потребовал деньги.

— А я что говорил? Что я говорил? Ты посмотри, посмотри!

Оперативник вертел листом бумаги с рукописным текстом. Степнов разглядел знакомую формулировку: «добровольно хочу признаться…».

— Ну, что теперь скажешь?

— Слушай, давай завтра.

— Ага, — возмутился оперативник, — завтра.

Степнов понимал, что «завтра» признание может обесцениться, жулик откажется от своих слов. Надо работать, пока горячо. Крепить доказуху, возбуждать дело. Он мог по-братски рассказать про отца, и, скорее всего, Гоша согласился бы перенести запланированные мероприятия. Но у каждого сотрудника имелись личные проблемы, которые никак не сочетались с характером службы.

Ладно, хрен с тобой.

Швей головы не поднял, когда проревела тяжёлая металлическая дверь. Казалось, в холоде допросной ему было максимально комфортно. Осталось только широко расставить ноги и сложить руки у груди — делайте что хотите, мне по барабану.

— Ну, здорово, Шамиль, — сказал Степнов и кивнул оперативнику. «Всё нормально, можешь идти, дальше я сам разберусь». Гоша хотел насладиться добытым признанием, но решил, что покурить на милу душу или заглянуть на чаёк в канцелярию куда приятнее.

Швей молчал очень естественно и аккуратно: слово — серебро, молчание — золото, а сам без гроша за душой. Когда он всё-таки разглядел лицо следователя, когда понял, что перед ним тот самый Степнов, то дёрнулся, кулаки сжал.

— Тише-тише, — спокойно произнёс Коля.

Он вспомнил прошлый допрос Варгаева. Тогда Степнов только-только получил лейтенантские погоны и каждое следственное действие проводил с особой церемониальной важностью. Разъяснял права и обязанности, пытался найти возможные противоречия, предъявить доказательства и всё такое. Сейчас же целый капитан, уставший и возмужавший, предпочитал не говорить, а слушать.

— Давай, мусорок, работай, — прохрипел Швей. — Давно хотел с тобой перетереть.

Степнов не реагировал. Посматривал на часы. Скоро окончится приём посетителей.

— Ты же палку на мне сделал, помнишь?

Степнов не помнил. Каждый день одно и то же. Никто не виноват. В тюрьмах сидят святые люди, которые любят матерей и свою страну. Один только он — следователь райотдела — главный злодей в их непростой воровской жизни.

— Если б ты, старшой, тогда разобрался нормально. Включил бы голову.

Надо заехать в магазин: купить фруктов и, наверное, чего-нибудь сладкого. Отец наверняка хотел курить, но сигареты не разрешали. Может, коньяк разрешат. Нет, в самом деле, какой коньяк после инсульта.

— Ты зелёный был. Хрен ли тебе предъявлять. Начальник сказал — шавка сделал. Это сейчас тут сидишь. Пузо отрастил, нога на ногу. Весь такой типа деловой. А я могу сказать — невиновен. Тогда был невиновен и сейчас — тоже.

В принципе, продолжал Коля, говорят, алкоголь в умеренных количествах полезен, расширяет сосуды. Надо спросить врачей.

— Так, ты признаёшь вину или нет? — вернулся к жизни Степнов.

— Нет, — вскочил Швей, — нет и ещё раз нет! Я ни за что просидел шесть лет. Я на тебя, мусорок, пахал просто так. И сейчас должен?

— Явку зачем писал?