Лицо другого человека. Из дневников и переписки

Таким образом, отвращение к табаку у древних христиан – дело гораздо более глубокое, чем кажется на первый взгляд. Люди, строящие всю жизнь по настроениям молитвы, так, чтобы и в труде обыденности не забывать о ней, стараются не переводить себя в ту распущенность духа, в тот мир низших доминант, которые нуждаются в подкреплении наркотиками.

Нет ничего отвратительнее самоуверенности и глупой морды, которая подходит к вам со снисходительной улыбкой самоуверенности: дескать, я «все в тебе понимаю» и «даже сочувствую». Но именно так относится человек, потеряв в брате идеализируемого собеседника! С этого момента он стал глух и слеп и в сущности ничего не понимает и не может понять в человеке. Но именно это обещается будущим поколениям «объективными» методами изучения психологии. Будет царство немое и глухое, ибо никто никого понимать не будет при уверенности, что каждый для себя все понимает! На вопрос, заданный в лечебнице параноику: хорошо ли ему тут, – он отвечал: «Все переносимо, за исключением разве только оловянных глаз психиатров, которые упрутся в вас с тупою уверенностью, что они все в вас понимают! А сами-то ведь ничего не понимают!» ‹…› Вот и наши ученые Вагнеры готовят будущему человечеству своею «объективною психологиею» значительное отупение к междучеловеческим отношениям. Потеряли личность, потеряли собеседника, а значит – потеряли самое главное. Собеседника не построить из тех абстракций, которыми живет филистер! Нельзя построить брата и ближнего из тех успокоительных схемочек, которыми себе на успокоение заслонили себе жизнь спокойные кабинетные люди. Ибо собеседник, брат и ближний есть принципиальное беспокойство!

Культура духа есть всего лишь надстройка над экономическими закономерностями. Это можно утверждать с теми же основаниями, как и то, что жизнь мозга есть лишь надстройка над жизнью мышц и кишек, а биология и химия – всего лишь надстройка над геометриею и алгеброй! утеряно чутье к целому, мысль потерялась в частном и вертится в безвыходном кругу «частного и общего».

Слепая сила синтеза, предполагаемая Кантом в основе рассудочной деятельности, конкретно выражается в возобновлении и смене все новых отдельных синтезов в сознании человека. Это – дологические, «явочные» продукты сознания и подсознательной организации.

Одаренность – большее или меньшее изобилие синтезов при прочих равных условиях.

Вместе с тем, это большее или меньшее богатство доминант и быстрота их смены в организации.

Исцеляемый слепец говорил, пробуя свое восстанавливающееся зрение: «Вижу, Господи, мимоходящих людей, как деревья!» ‹…› Вот так и мы, глухие и слепые к проходящей мимо нас жизни и множеству мимоходящих людей, едва примечаем, различаем их как мимолетные тени, как осенние деревья… ‹…› И с удивлением узнаем потом от других, что это были глубокие и важные, самобытные личные жизни!

Чем абстрактнее наука и ступень опыта, тем более она может быть «мыслью без действия». Геометрия и геометрическая космология по преимуществу созерцание без действия. Другие, более конкретные ступени опыта все более и настоятельнее влекут к действию. Это явно при восхождении от физики к биологии и социологии. Уже в биологии общая концепция, например, знаменитая концепция «борьбы за существование», чревата действительными тенденциями. Но тем неизбежнее это в социологии – там теория тотчас влечет за собою попытки так или иначе изменять наличность, быть может, тяжко оперировать над нею.

Книга Мордовцева «Великий раскол» несравненно глубже филипповского «Патриарха Никона» передает дух эпохи и смысл разделения при царе Алексее. Степан Разин и боярыня Феодосия Морозова сближены между собою значительно более, чем это делалось до сих пор. Для правительства это одинаково «воровские атаманы»: «только тот шел против боярского богопротивного самовластия, а она идет против боярской богопротивной новой веры». Впрочем, и для Мордовцева, как водится, не ясно, нужно ли было в самом деле великое стояние за отеческую веру великих страстотерпцев – Аввакума, Феодосии, Федора и др.!

Он проговаривается, что «обе стороны», т. е. и боярско-царская, и христианская, «не ведали, что творили». Интеллигент, с его кабинетным усреднением всяческих истин, сказался! А он все-таки так близок был к пониманию, что борение с никонианством было не оттого, что богопротивна всякая «новая» вера, а оттого, что богопротивна именно боярская антинародная вера! Нова она именно тем и именно тем оборвала древнехристианское предание, что стала боярскою и антинародною! Это инстинктом чуяли тогдашние борцы старообрядчества.

Самодержавие поповства в лице Никона дало дорогу самодержавному государству в делах народной веры и совести. И государство, в лице царей Алексея и Петра, не замедлило воспользоваться этим открывшимся путем.

Это так типически повторилось в XX столетии! Самозаконное поповство «красной», т. е. исключительно поповско-классовой «церкви», открыло простор самодержавной социалистической государственности к сердцу народной веры и совести.