Лицо другого человека. Из дневников и переписки

С точки зрения ближайшей действительности, безумно и смешно поведение пророка, гонимого какими-то предчувствиями и тенями будущего в пустыню! Риск ошибки в поведении пророка громаден! Но ведь если он прав, то, занявшись сейчас блохою, мы через день подвергнемся фактической гибели вместе со своим Содомом!

Тут уже и трудно разобрать, кто более мудр и кто более узнал этот наш мир с его законами, и кто лучше устрояет свое поведение в нем: тот ли, кто говорит со здравым смыслом «материалиста», что тамошнее и далекое нам неизвестно, а надо заниматься тою несомненною наличностью, которая перед носом, тем более, что это тут, перед нами, все очень закономерно и всегда будет так же, все то же, везде и повсюду, и всегда действительность будет идти по этим законам; или более прав Ной, который, не обращая внимания на насмешки этих людей здравого смысла и «здорового легкомыслия», заторопился с постройкою ковчега в ожидании потопа, который прекратит все это обыденное, ближайшее, наглядно такое несомненное!

Из спокойной обыденности, в тиши кабинетов лучше узнается этот мир, или в великих переворотах и бурях, которые лишь изредка говорят свое страшпое слово о той Правде, которой служит Вселенная? ‹…› То, что на носу и контактно около нас, или отдаленное и издали зримое учит нас лучше о том, что есть Действительность и в чем ее законы?

Есть в мире и в истории вещи и законы, которые контактно и осязательно проверяются лишь в конце всего!

В вере очень легко ошибиться, – поэтому лучше и благонадежнее отстраниться вообще от веры и жить только удостоверенным знанием. «Что говорить про веру, если люди верили даже в кошку!»

Это та же логика, по которой следует отказаться от употребления колодцев, так как колодцы оказывались неоднократно отравленными! Следует отказаться от зрения и жить только осязанием, ибо ведь в последнем несравненно легче уследить всякую ошибку!

Вера – процесс человеческой жизни очень высокий, сложный и трудный для разумения; выяснить признаки здравой веры, – своего рода нормы веры, – дело необыкновенно трудное. Вот это несомненная правда! Для западного мира вера стала опороченной и внушающей страх с тех пор, как под ее эгидою выступил принцип непогрешимости ex cathedra. И многие более близорукие стали, обжегшись на молоке, дуть на водицу, провозглашая принципиальное отрицание самого methode foi. ‹…› Для здравого сознания ясно, что отвергать принципиально веру как реальный двигатель человеческой жизни – это все равно, что предлагать более не пользоваться слухом и зрением и знать лишь то, что доступно осязанию или, еще лучше, болевому ощущению. Ясно также, что если задача трудна, это значит не то, что задачу надо отбросить и заниматься легким делом, а то, что нужно приложить труд.

8 июля 1924. Старый Петергоф

Каждый по-своему знает про себя «секрет жизни», и этим «секретом» проникается вся жизнь данного лица.

Один знает этот тайный секрет в том, что нахальство города берет и наглость наиболее обещает успеха в жизни.

Другой знает его в том, что мир как мир и лад есть любовь; и такой человек в самом деле собирает около себя людей любовью. ‹…›

Лицо определяется тем в своей жизни и поступках, в чем оно полагает секрет жизни!

21–22 июля 1924. Старый Петергоф

Мысль несравненно быстрее слова. Это можно уловить и самонаблюдением. ‹…› Пробуя высказать и тем более записать проносящуюся мысль, мы ее уже препарируем, может быть, уродуем, более или менее удаляемся от ее естественного состояния.

Искусство речи в том, чтобы так замедлить в себе ход мысли, дабы она текла одновременно с речью и вплеталась в речь по мере своего образования. Но это удается лишь для повторно воспроизводимого хода мысли, и лишь в исключительных случаях для мысли в первый раз ее образования! Чтобы говорить связно по мере хода мысли, требуется уже великое упражнение.

Совсем не одно и то же вспоминать в речи лишь старый препарат своей или чужой мысли или улавливать в самом деле мысль одновременно с речью. Лишь в последнем, столь редком, случае речь производит такое необыкновенное, живое, «чарующее» впечатление!

Бывает, что после тревоги и возбуждения чрезвычайно ускоряется речь, и оттого даже не одаренному «даром слова» после возбуждения удается выступить с красивой, увлекающей речью. Тогда речь прежде всего глубоко эмоциональна.

«Интуицией» мы называем именно ту, быстро убегающую, мысль в ее естественном состоянии, которая пробегает еще до слов. Она всегда в нас первая. Дальнейший ход нашей работы в том, чтобы воплотить, отпрепарировать эту интуитивную мысль, неизвестно откуда происходящую и куда-то уходящую, почти всегда мудрую «мудростью кошки», – в медлительные и инертные символы речи с ее «логикой», «аргументацией», «сознательной оценкой». ‹…›

Но логика и аргументация лишь поспевают вдогонку за интуицией, хотят восстановить, проверить, оправдать ее смысл.