Лицо на пакете молока

– А у меня нет, – сказал он. – Что бы я ни делал, я всегда думаю о тебе. Только об этом. Такое ощущение, что собственной жизни у меня больше нет.

Девушка до конца не поняла, что именно он имел в виду: что думает о ней или о сексе с ней. Рив хотел ее поцеловать, но Дженни отстранилась, и его губы коснулись лишь щеки.

– Ты похудела. Не замечала?

– Слишком много нервничаю, не могу есть.

– Вот про нервы мне точно не надо рассказывать.

– Рив, я не хочу, чтобы они существовали! В смысле Нью-Джерси. Я не хочу, чтобы они там были, чтобы ждали меня. У меня чувство, словно они могут появиться в моей жизни, свалиться на голову. Мне нужны только мои родители, а не они.

Рив кивнул. Его щека задела ее щеку, и она впервые в жизни ощутила прикосновение щетины.

– А еще, – прошептала она, – от всего этого у меня возникает мысль, что я была очень плохим ребенком, я ужасно боюсь узнать, что же произошло на самом деле. Вдруг я променяла братьев и сестер, отца и мать всего лишь на мороженое?

– Может, все так и было? – ответил он. – Может, тебе нравилось быть в центре внимания: мчаться на быстром автомобиле, смеяться, петь, есть мороженое, получить новую комнату, новую одежду и новых родителей?

– Мне тогда должно было быть три с половиной. Дети в этом возрасте умеют пользоваться телефоном. Они вполне способны запомнить номер.

– Но у тебя не было никакого желания звонить в Нью-Джерси. Ты не чувствовала, что тебя украли. Тебе было хорошо. Потом тебе, может, сказали: «Давай сыграем в игру, что ты – наша дочка». У тебя это прекрасно получилось. Тем более с фантазией все отлично, вспомни о Лейс и Деним.

– Я тебе о них никогда не рассказывала, – смутилась она.

– Зато Сара-Шарлотта рассказала.

– Ты с ней обо мне говорил?

– Да. Ты не хочешь меня поцеловать?

И она это сделала.

А он ответил.

Это было непередаваемое чувство.

– Я люблю тебя, Рив, – прошептала она. Как легко дались ей эти слова! И какими правильными они казались.

– Может, с тобой в Нью-Джерси плохо обходились? – внезапно предположил он.

– Нет. – Дженни уверенно качнула головой. – Этого я не помню. Никто ко мне плохо не относился. Ты знаешь, я бы даже хотела сходить к психиатру, чтобы узнать о потере памяти. Я не понимаю, почему так много не помню.

– Наверное, тогда не было необходимости что-либо запоминать, – пожал он плечами. – Значит, все было в порядке. Если бы ты не увидела фотографию на пакете молока, то все по-прежнему было бы в порядке.

– Ненавижу этот молокозавод. Никогда в жизни не буду пить их молоко.

– Еще бы. У тебя все равно аллергия.

Они прильнули друг к другу, стараясь устроиться максимально удобно. Дженни казалось, что нет ничего более приятного, чем прижаться к его груди. Она чувствовала запахи: его самого, а также слабый аромат стирального порошка от его рубашки и шампуня для волос.

«Если бы этого не произошло, – задумалась девушка, – я бы не была такой, какая сейчас. Я была бы совершенно другим человеком».

Неожиданно пришла мысль, что раньше она мечтала быть кем угодно, но только не Джейн Джонсон. Джейн Джонстоун, подумать только! Какими драгоценными казались сейчас собственные имя и адрес!

Рив ужинал с ними. Никто не обсуждал ни Ханну, ни то, что происходило в тот день, когда они прогуляли школу. После десерта (парень съел и свою, и ее порцию, чего ее мама, казалось, не заметила, так как совершенно не обращала внимания на то, что дочь мало ест) они вместе делали домашнее задание. Он закончил свое задание за три минуты и спросил, чем ему заняться в ближайшие два часа, пока она трудится.

В тот вечер Дженни проверила не только пакет из-под молока, но и конверт от организации «Студенты против вождения в нетрезвом состоянии», на котором в качестве обратного адреса был красиво напечатан ее собственный. Была странная надежда, что пакет и конверт могли как-то взаимоуничтожить друг друга.

XV

Футбольный сезон подходил к концу. Курс украшения тортов тоже, и миссис Джонсон раздумывала, не пойти ли на курсы по керамике.

Дженни достала с чердака платье в горошек, постирала, погладила и повесила в дальний угол своего шкафа с одеждой. Каждое утро и каждый вечер она прикасалась к нему. Это стало такой же привычкой, как чистить зубы. В серебряном блокноте девушка сделала массу записей. Ей казалось, что все эти слова делают ее лучше, выводят все плохое из организма, переносясь на бумагу.

Осень практически закончилась. На клене осталось всего несколько желтых листьев, а кусты за домом стали ярко-красными. В субботу небо было каким-то невероятно синим, похожим на новые нестираные джинсы. Дул теплый и мягкий ветерок, словно хотел принести какие-то новости.

– Давай прокатимся, – предложил Рив после завтрака в доме семьи Джонсонов. По выходным он любил приходить к ним. В будни мама Дженни не делала вкусных завтраков, зато по субботам на кухонном столе были вафли, бекон и кусочки дыни. Мама Рива говорила, что готовила завтраки вот уже двадцать семь лет, поэтому все, кто утром голоден, знают, где стоят кукурузные хлопья.