Лицо по частям. Случаи из практики челюстно-лицевого хирурга: о травмах, патологиях, возвращении красоты и надежды

Проработав год в качестве ординатора, я получил грант на клинические исследования в Институте Битсона (Beatson Institute) и в течение следующих четырех лет совмещал работу в больнице с работой в лаборатории. Я присоединился к исследовательской группе Кена Паркинсона, которая занималась изучением теломер на концах хромосом, уязвимых в раковых клетках. В каждой клетке содержится двадцать три пары хромосом. Раковый рост начинается, когда одна из них дает сбой, после чего создает точные свои копии – кучу опасных клеток, которые наносят повреждение организму и, если их полностью не истребить, в итоге убивают человека. К моменту обнаружения рака опухоль состоит из миллиарда клеток на кубический сантиметр. Когда количество клеток переваливает за триллион, человек уже обречен. В соответствии с полученными данными мы ввели новую классификацию для рака головы и шеи: чем больше опухоль, тем меньше шанс на выживание. Проще говоря, размер имеет значение.

Мне хотелось скорее стать консультантом со степенью доктора наук: только так можно собрать исследовательскую команду. Ее наличие позволяет совершенствовать существующие методы лечения, а не просто делать операции одним и тем же способом.

С каждым делением человеческих клеток хромосомы в новых копиях становятся короче, и в конечном счете клетка просто перестает делиться. Это естественная часть процесса старения, и именно по этой причине мы все обречены в итоге на смерть. Раковые же клетки делятся по много тысяч раз и обходят это ограничение, активируя особый фермент. Исследование, проведенное мной в Битсоне, показало, что при повреждении ферментов, использованных раковыми клетками, они становятся гораздо более чувствительными к облучению, чем обычные клетки, что является очевидным преимуществом для больных раком, проходящих лучевую терапию. Таково было заключение моей диссертации, частично опубликованной в журналах «The Lancet Oncology» и «Cancer Research» и принесшей мне звание ученого-исследователя.

Мне хотелось начать работать консультантом со степенью доктора наук, так как ученые порой высокомерно относятся к врачам – часто вполне оправданно, – и это был единственный способ набрать исследовательскую команду в клинической среде, а не просто делать свою работу. Я окончательно завершил свою подготовку в 2005 году, и без исследовательской команды мне предстояло всю оставшуюся карьеру делать одни и те же операции одним и тем же способом вместо того, чтобы способствовать совершенствованию существующих методов лечения.

Закончив пятилетний подготовительный период, каждый ординатор должен сдать экзамен, чтобы получить должность консультанта. Когда я его сдавал, этот экзамен проходил следующим образом: нам давали осмотреть ряд пациентов, после чего старшие консультанты с пристрастием засыпали нас вопросами, чтобы проверить, насколько хорошо мы разбираемся в болезнях этих пациентов. Хирурги решили, что этот экзамен будет больше похож на «дружескую беседу» – главным образом из-за того, что им было так сказано! Тем не менее итоговый экзамен в хирургии изменился к тому времени, как я до него добрался, и быстро стало ясно, что он куда более сложный, и некоторые его не сдали.

Даже после преодоления этого барьера мне предстояло продемонстрировать, что я провел достаточно часов в операционной и в моем журнале операций достаточно записей, чтобы я мог перейти на следующий уровень. Все это должен был одобрить специализированный консультативный комитет, и только потом мне наконец вручили сертификат об окончании подготовки. Хоть моя квалификация теперь и позволяла мне стать консультантом, этот процесс не проходил автоматически: никто не становится консультантом, пока не найдет больницу, готовую взять его на работу. Мне предложили должность временного заместителя сначала в больнице Саутерн-Дженерал в Глазго, а затем и в Королевской больнице в Дамфри́с-энд-Га́лловей, так, после почти двадцати лет стоматологической, медицинской и хирургической подготовки я наконец стал консультантом.