Лицо по частям. Случаи из практики челюстно-лицевого хирурга: о травмах, патологиях, возвращении красоты и надежды

Мэй сначала попала к одному из моих коллег, который организовал все необходимые анализы, включая биопсию новообразования, а также проведение компьютерной томографии. Результаты были обнадеживающими: снимок показал, что новое образование было полностью ограничено частью языка, находящейся в ротовой полости, и не проникло в его корень, где язык соединяется с глоткой. В результате, хотя рак никогда не сулит ничего хорошего, выражаясь хирургическим термином, опухоль была «очень операбельной», то есть была возможность удалить ее вместе с достаточным запасом окружающих здоровых тканей, чтобы добиться излечения… но только не в таком возрасте и не с таким состоянием здоровья, как у Мэй.

Когда пришли результаты биопсии, я устроил совещание, чтобы обсудить варианты лечения Мэй, после чего начал готовиться к встрече. Мне хотелось как можно осторожней сообщить ей о раке, при этом проявив уважение к ее медсестринскому прошлому. Вместе с нами в кабинете также находилась медсестра-сиделка, готовая при необходимости оказать Мэй моральную поддержку. Когда мне приходится сообщать дурные новости, все мои чувства словно обостряются и я начинаю отчетливо слышать фоновые звуки, доносящиеся из-за двери – приглушенные разговоры, звуки шагов, – которые обычно не замечаю. Я попробовал игнорировать все эти звуки снаружи и словно наступающие на нас стены и смотреть на Мэй уверенным взглядом, не отводя глаз в сторону.

– Пришли результаты вашей биопсии, Мэй, – сказал я, после чего выдержал паузу в несколько секунд. – И я боюсь, что новости не самые радостные.

Самым сложным для меня в подобных разговорах всегда было не провалиться в раскрывающуюся передо мной в этот момент пропасть и не начать неконтролируемо извергать информацию, которую пациент от вполне понятного стресса может толком и не уяснить. После еще одной паузы, которая длилась всего пару секунд, однако казалась бесконечной, я сообщил ей, что результаты показали наличие у нее на языке новообразования.

– Скорее всего, оно будет расти и внедряться в нижележащие ткани.

– Это рак? – спросила она настолько тихим голосом, что мне пришлось напрячься, чтобы расслышать ее.

– Да, боюсь, что так, Мэй. Это рак.

Тут я обычно объясняю пациенту, что по своему течению его болезнь вряд ли будет напоминать рак, от которого умер кто-то из его знакомых или родных. Онкологические заболевания сильно разнятся, причем не только по типу, но и по самому процессу протекания у разных людей точно так же, как и отличаются страдающие от них пациенты, и рак, который легко поддался лечению у одного, может оказаться неоперабельным смертным приговором для другого. Мэй, однако, в прошлом была медсестрой, которая многие годы провела в больнице, прежде чем уйти из профессии и открыть собственный бизнес, и у меня сложилось ощущение, что ей доводилось в прошлом иметь дело с пациентами, у которых был рак полости рта.

– И что теперь? – спросила она.

– Сегодня утром ваш случай обсуждался на междисциплинарном консилиуме, – ответил я. – К сожалению, с учетом вашего общего состояния здоровья и физического состояния [ее дочь прежде рассказала мне, что мать была в состоянии пройти лишь пятьдесят метров по ровной поверхности, а лестничный пролет был для нее непреодолимым препятствием], мы пришли к заключению, что обширное хирургическое вмешательство по удалению этого образования и восстановлению функций вашего языка, после которого может потребоваться лучевая терапия, с большей вероятностью оборвет вашу жизнь, а не спасет ее.

Я выдержал очередную паузу, чтобы она могла переварить эти ужасные слова. Это были самые ужасные новости, которые только мог услышать человек: ей только что был вынесен смертный приговор.

– Я очень сожалею, Мэй, – сказал я. Хотя переживания хирургов меркнут на фоне того, с чем приходится иметь дело нашим пациентам, решение не продолжать лечение неизбежно всем нам дается очень тяжело. Формально, если рассматривать этот случай исключительно с точки зрения хирургии, мы знали, что могли избавить ее от рака. Чаша весов склонилась в пользу того, чтобы этого не делать, поскольку, с учетом ее ослабленного состояния, необходимые для излечения процедуры с большой вероятностью все равно бы убили Мэй.

Несмотря на ужасные новости, которые я ей сообщил, на протяжении всего нашего разговора Мэй продолжала сидеть, выпрямив спину, со сдержанным выражением лица, сохраняя достойное поведение, но в конце она тихонько заплакала. Посмотрев на нее, мне пришлось приложить усилие, чтобы сдержать наворачивающиеся у меня самого на глаза слезы. Сидевшая рядом с Мэй медсестра протянула ей бумажный платок, взяла ее за руку и ласково положила другую руку Мэй на плечо, чтобы хоть немного ее утешить.

Дав Мэй немного времени прийти в себя, я начал объяснять ей, как мы будем контролировать опухоль, чтобы избавить Мэй от дискомфорта и болей. Хотя в тот момент боли она практически не испытывала и опухоль не вызывала у нее проблем с речью и глотанием, да и не кровоточила, я был вынужден предупредить ее, что в будущем ситуация может измениться.