Лицом к лицу. О русской литературе второй половины XX – начала XXI века

III. Основными атрибутами и знаками величия Бродского в некрологах, как и следовало ожидать, послужили: а) ученичество у Ахматовой («Я думаю, где-то там вздрогнула, наверное, душа Ахматовой, которая так его любила» – А. Вознесенский-1 // Вечерняя Москва. 30 января. С. 1); б) ссылка в Норенское; в) изгнание из СССР; г) Нобелевская премия. Характерная деталь: газете «Вечерний клуб», ни за что не желавшей упоминать в соседстве с именем Бродского имя Михаила Шолохова, пришлось написать, что Бродский «стал третьим русским поэтом (вслед за Буниным и Пастернаком), получившим Нобелевскую премию» (Вечерний клуб. 30 января. С. 1), хотя Пастернак и особенно Бунин получили премию в первую очередь за прозу.

IV. Из некролога в некролог ожидаемо повторялись уподобление Бродского А. С. Пушкину и сакраментальная реплика о вновь закатившемся солнце русской поэзии. При этом, в полном соответствии с известным принципом, описанным в известной пьесе («С Пушкиным на дружеской ноге»), многие авторы стремились ненавязчиво внести в свои горестные заметки интимную, личную ноту. Прозвучала она и в откликах на смерть поэта, составленных литераторами, при жизни бесконечно от Бродского далекими: «Сварил мне турецкого кофе…» (А. Вознесенский-2 // Комсомольская правда. 30 января. С. 3). Или – малознакомыми: «В 1992 году “НГ” пригласила Иосифа Александровича на свой праздник. Бродский отказался. Сказал – боится, что не выдержит сердце» (Г. Заславский, И. Зотов // Независимая газета. 30 января. С. 1); «Я слышал его два раза. Он выл свои стихи в пространство, не обращая на нас внимания» (А. Аронов // Московский комсомолец. 30 января. С. 1); «Ознакомившись с составом подборки переводов из Стрэнда – моих и американской переводчицы <…>, Бродский согласился написать предисловие к грядущей публикации этих переводов в журнале “Иностранная литература”. Мне больно думать, что эта статья, быть может, последняя лежала на его рабочем столе. Кто знает, вдруг удастся восстановить текст по черновикам» (А. Кудрявицкий // Труд. 3 февраля. С. 5). Или даже – незнакомыми вовсе: «Русский снег за промерзшим московским окном. Навалило за сутки больше, наверное, чем в северном Питере – любимом городе Иосифа» (С. Скопнов // Московская правда. 30 января. С. 2); именование Бродского «Иосифом» без фамилии и отчества (ср. «Марина» Цветаева, но никогда, например, – «Федор» Тютчев) – встречается во многих некрологических откликах на смерть поэта.