Лицом к лицу. О русской литературе второй половины XX – начала XXI века

Дед знал два мира. Первый – его молодости и зрелости. Он был устроен просто и понятно: человек работал, соответственно получал за свой труд и мог купить себе жилье, вещь, еду без списков, талонов, карточек, очередей. Этот предметный мир исчез, но дед научился воссоздавать его подобие знанием, изобретательностью и невероятным напряжением сил своих и семьи, потому что законов рождения и жизни вещей и растений не в состоянии изменить никакая революция. Но она может переделать нематериальный человеческий мир, и она это сделала. Рухнула система предустановленной иерархии ценностей, страна многовековой истории начала жить по нормам, недавно изобретенным; законом стало то, что раньше называли беззаконием. Но старый мир сохранился в его душе, и новый не затронул ее. Старый мир ощущался им как более реальный, дед продолжал каждодневный диалог с его духовными и светскими писателями, со своими семинарскими наставниками, с друзьями, отцом, братьями, хотя никого из них не видел больше никогда. Ирреальным был для него мир новый – он не мог постичь ни разумом, ни чувством, каким образом все это могло родиться и столь быстро укрепиться, и не сомневался: царство фантомов исчезнет в одночасье, как и возникло, только час этот наступит нескоро, и они вместе прикидывали, доживет ли Антон (508).

Второй герой, помещенный в центр романа, хотя и не так броско, как дед, – это сам рассказчик, Антон Стремоухов. Ему от деда передалась любовь к четкости, рационализму и структурности, он тоже борется с хаосом и абсурдом окружающего мира (уже не только советского). Но с тем же ли успехом, что и дед?

Увы, нет. Он не находит общего языка с большинством одноклассников и однокашников по университету, от него из-за его почти маниакальной любви к разумному, рациональному устройству мира уходят женщины. Свою «манию наилучшего предметоустройства мира» (380) он не может передать собственной внучке (важная негативная параллель к взаимоотношениям Антона с дедом):

Дитя мира абсурда, она тем не менее не любила абсурдистской поэзии, зауми, что хорошо сочеталось с ее юным прагматическим умом. Но с этим же умом как-то странно уживалось равнодушие к позитивным сведениям <…> Мир моего детства отстоял от внучки на те же полвека, что от меня – дедов. И как его – без радио, электричества, самолетов – был странен и остро-любопытен мне, так мой – безтелевизионный и безмагнитофонный, с патефонами, дымящими паровозами и быками – должен, казалось, хотя б своей экзотикой быть интересен ей. Но ей он был не нужен (279–280).

Что же – вторая часть романа написана о поражении современного человека перед абсурдом и хаосом окружающего мира? Нет, потому что очень важной для понимания смысла всего произведения является фигура его автора.

Антон в романе порой до неразличимости сливается с автором (много писали о бросающихся в глаза частых набоковских переходах первого лица романа в третье и обратно). Однако в самом главном герой и автор не похожи. Антон не смог полностью воплотить себя в слове, как не смог в свое время перевестись с истфака на филфак МГУ, хотя и стремился к этому. О его книжных проектах в романе рассказано так: