Эта песня кончается фразой «И оставь их, как они есть». Воспользовавшись этим, хочу сказать, что <…> путешествовать за границу легко и приятно и доступно для всех. Я понимаю, что для людей, живущих там где-то, в Ростове или Воронеже, это звучит по-хамски. Т<о> е<сть> богатый и веселый Гребенщиков их учит, как легко путешествовать за рубеж. Я понимаю, что это все очень сложно, может быть. Но понимаете, не хочется оставлять всех нас, «как мы есть». Хочется, чтобы мы куда-то продолжали «двигаться дальше». Я просто говорю, что это возможно. Это необходимо для каждого, поскольку это метод выбраться из той моральной клетки, которую мы сами себе построили[173]
.Теперь от разъяснения общего смысла БХП я перейду к комментированию конкретных образов песни.
Опорные слова первых ее четырех строк (1–4) двоятся, входя одновременно в реальную картинку (описание сурового быта полярников) и метафорическую (изображение советского мира). «Бесконечный день» – это и реальный полярный день, длящийся на полюсах более шести месяцев, и те семьдесят два года, в течение которых к 1989 году в стране правила советская власть. «Портреты партии», которые только и «греют» «дом» «полярников», – это и изображения партии (то есть группы) самих этих полярников или спешащих им на выручку товарищей, и так называемые портреты руководителей коммунистической партии и правительства, служившие непременным атрибутом почти всех государственных праздников в СССР. «Оранжевая краска» – это и та краска, которой согласно постановлению Международного ледового патруля в Северной Атлантике с 1913 года, после гибели «Титаника», маркируют вершины айсбергов, и близкий цветовой аналог главной государственной краски СССР – красной. «План на год вперед» – это и указание на жестко заданный график научных работ полярных исследователей, и прозрачный намек на «громадье» советских планов. Наконец, «билеты» полярников «в рай на корабль, уходящий под лед» – это и почти прямое описание гибели множества пассажиров пароходов («Титаник», «Челюскин», etc), столкнувшихся с айсбергами (души пассажиров после смерти отправляются прямиком в рай), и метафорическое изображение судьбы советских людей. Государство когда-то обещало им построить рай на земле, и вот теперь оно медленно гибнет вместе со своими доверчивыми «пассажирами».
В 5–6 строках БХП начата «иммигрантская» тема песни. Изображаются советские граждане, «доплывшие» до 1989 года, и их «охрана», то есть строи тели и караул «железного занавеса», «лениво» глядящие на этих граждан «в прицел» охранительных орудий («лениво», потому что к 1989 году советский идеологический караул уже изрядно устал). В 7 строке БХП советские люди увидены глазами цивилизованных народов, которые настолько вырвались в своем развитии вперед, что уже просто не знают, «зачем» советские люди «здесь», и уже не помнят «их лиц». А в 8 строке точка зрения резко меняется – теперь на «полярников» смотрит как на идеальных советских людей будущего уже сам советский народ, совершающий «во имя» их удивительные квазиподвиги[174]
. Тут нужно коротко напомнить, что полярники (в первую очередь, челюскинцы и папанинцы) входили в ряд главных героев советского мифа 1930-х годов. Они играли роль агентов мировой революции в ту эпоху, когда сама эта идея была руководителями СССР вынужденно отложена в долгий ящик[175].В 1 1 строках БХП уже откровенно описываются страхи и привычки не столько относительно небольшой партии советских полярников, сколько очень многих советских людей – постоянное ожидание голода и братоубийственной гражданской войны вкупе со смертельно опасным пристрастием мужчин к употреблению внутрь технических жидкостей. Явная отсылка в 10 строке к названию картины Сальвадора Дали «Мягкая конструкция с вареными бобами: Предчувствие гражданской войны» (1936), по-видимому, намекает на сюрреалистическую основу советской жизни[176]
. А в 11–12 строках речь идет о традиционном свойстве уже не только советского, но и русского человека – его богоискательстве и, в частности, его ощущении своей способности задавать Богу вопросы и самому же отвечать на них (в духе Достоевского и позднего Толстого).