Лицом к лицу. О русской литературе второй половины XX – начала XXI века

Наверное, можно сказать, что в «Египетской марке» Мандельштам изживает Парнока в себе с помощью творчества. У него получается не только взглянуть на себя и свои мучительные взаимоотношения с современниками со стороны, но и насмешливо описать их, как взаимоотношения с современниками другого человека, а точнее – «человечка в лакированных туфлях».

Если в «Египетской марке» Мандельштам отрекается от Парнока в себе, в «Четвертой прозе», созданной в 1930 году, он намеренно отказывается от третьего лица, встает в позу человека, «почему-то неугодного толпе», и растравляет свой конфликт с современниками (в первую очередь, с писателями). Здесь вновь возникает болезненная для Мандельштама тема трудных взаимоотношений с обслуживающим персоналом («Меня ненавидела прислуга в Цекубу за мои соломенные корзины и за то, что я не профессор» (II, 349)) и вороватости, только на этот раз поэт сам вызывающе признается: «Я брал на профессорских полочках чужое мыло и умывался по ночам, и ни разу не был пойман» (II, 349).

Отсутствие коммуникации между Мандельштамом и его современниками в «Четвертой прозе» выражено броской формулой: «Я китаец – никто меня не понимает» (II, 350), а сами эти взаимоотношения уподоблены судебному процессу:

Нет, уж позвольте мне судиться! Уж разрешите мне занести в протокол… Дайте мне, так сказать, приобщить себя к делу! Не отнимайте у меня, убедительно вас прошу, моего процесса! Судопроизводство еще не кончилось и, смею вас заверить, никогда не кончится (II, 353).

С «последней прямотой» Мандельштам реагирует в «Четвертой прозе» и на то окарикатуривание его образа современниками, о котором я писал выше:

С каждым годом я все прожженнее. Как стальными кондукторскими щипцами, я весь изрешечен и проштемпелеван собственной фамилией. Когда меня называют по имени-отчеству, я каждый раз вздрагиваю. Никак не могу привыкнуть: какая честь! (II, 357)

Таким образом, на свидетельские показания современников о личности Осипа Мандельштама, можно взглянуть и как на сырье для комментария к стихам и прозе поэта.

О книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы»

[234]

Чем книга «На берегах Невы» может быть интересна современному читателю? Я бы предложил три взаимодополняющих ответа на этот вопрос. Во-первых, мемуары Одоевцевой – богатый источник информации о Николае Гумилеве и других русских поэтах начала XX века. Во-вторых – выразительный результат работы человеческой памяти. И наконец, в-третьих – вполне увлекательный художественный текст.

Попробую чуть подробнее развернуть каждый из перечисленных пунктов.

1

Разговор о воспоминаниях Одоевцевой как источнике информации уместно будет объединить с краткой биографической справкой о самой поэтессе, а также историей написания и публикаций ее книги «На берегах Невы».

Ираида (Рада) Густавовна Гейнике (так на самом деле звали Одоевцеву) родилась 4 августа (по новому стилю) 1895 года в Риге в семье преуспевающего адвоката[235]. Впоследствии она, стремясь омолодиться в глазах читателей, называла более поздние годы, говоря о дате своего рождения (вплоть до 1901 года), да и наивная героиня книги «На берегах Невы», особенно первых ее страниц, не производит впечатления девушки, которой больше двадцати лет. До самого последнего, ленинградского периода своей жизни Одоевцева ничего не писала и о первом муже (и двоюродном брате), которому была посвящена дебютная книга ее стихов: «Сергею Алексеевичу Попову-Одоевцеву»[236]. Поэтесса объясняла это ревностью второго мужа: «Георгий Иванов взял с меня слово никогда об этом “браке” не упоминать, желая всегда считаться моим первым мужем»[237]. Впрочем, на некоторые страницы книги «На берегах Невы» Сергей Попов отбрасывает едва заметную тень.

Однако брак с ним был заключен лишь 2 июля 1917 года[238]. А в середине 1910-х годов семья Гейнике перебралась из Риги в Петроград, где Рада окончила гимназию, а затем, по собственному позднейшему признанию, «поступила на женские курсы юридического факультета, но дальше первого курса не пошла». Уже после революции, в ноябре 1918 года, она сделала шаг, предопределивший всю ее судьбу, – стала студисткой петроградского Института живого слова, в котором преподавал Николай Степанович Гумилев. Дальнейшее восхождение под его руководством к вершинам признания подробно и с упоением описано в книге «На берегах Невы».