Лицом к лицу. О русской литературе второй половины XX – начала XXI века

Ревнивые соперницы поэтессы (Одоевцева стала не только одной из возлюбленных Гумилева, но и адресаткой его лирики) чуть по-разному вспоминали о гумилевских оценках стихов его «лучшей ученицы». Ольга Мочалова: «…приятно и развлекательно, как щелканье орешков»[239]; Ольга Гильдебрандт-Арбенина: «Меня интересовала Одоевцева – про нее говорил: “Ей бы быть дамой на балу рижского губернатора”. Как поэтессу, он находил ее способной – учил ее писать баллады»[240]. Не подлежит сомнению, что выход дебютной книги стихов Одоевцевой «Двор чудес» (Пг., 1922) стал заметным событием тогдашней петроградской литературной жизни. На книгу было опубликовано больше десяти рецензий, причем тон большинства из них был весьма приподнятым. «…чутье стиля в такой мере, как у Одоевцевой, – признак дарования очень крупного», – писал, например, Владимир Пяст, увлекавшийся открытием молодых талантов[241].

А Евгений Геркен даже напечатал на стихи из «Двора чудес» пародию, что, как известно, можно считать еще одной формой признания:

БАЛЛАДА О  ФОКСТЕРЬЕРЕ

Графиня Кольдкрем была так молода,

Графиня любила гулять иногда…
Идет она как-то тропинкой лесной,
Вдруг видит  – пред ней фокстерьер голубой…
А с  неба смотрела большая луна,
Графиню Кольдкрем озаряла она.
И  стала графиня русалки бледней:
«На свете немало я  прожила дней,
Немало видала чудес я  земных,
Нигде не встречала собак голубых».

Наутро охотиться выехал граф

(Любил он  стрелять тонконогих жираф).
Вдруг видит, в  лесу, где примята трава,
Супруги-графини лежит голова.
Забыл граф охоту любимую тут,
Пришпорил коня, прискакал в домкомтруд.
Он  входит, шатаясь, и  сам он не  свой:
Пред ним за  столом фокстерьер голубой![242]

Увы, то, что казалось лишь многообещающим дебютом, в итоге оказалось едва ли не звездным часом.

Осенью 1922 года Одоевцева в Берлине надолго соединила свою жизнь с жизнью Георгия Иванова (их отношения завязались еще в Петрограде, затем влюбленные охладели друг к другу; в течение некоторого времени Одоевцева даже считалась невестой другого). Тридцать пять лет, проведенных с Ивановым во Франции, вначале благополучных и сытых (Одоевцевой помогал отец, а потом супруги получили хорошее наследство), после Второй мировой войны обернулись почти «библейской бедностью», как мимоходом пожаловался Иванов в письме к В. Маркову от 21 декабря 1957 года[243]. Хотя в эмиграции Одоевцева издала четыре прозаических романа и пять сборников стихов, шумного успеха ни один из них не имел.

26 августа 1958 года Георгий Иванов умер. И уже 12 сентября этого года Георгий Адамович в письме советовал Одоевцевой: «По-моему, Вы должны приняться писать большой труд “Моя жизнь с Г<еоргием> Ив<ановым>” – как Зинаида о Мережковском: обо всем, с первой Вашей встречи, и всю ambiance (атмосферу. – О. Л.), до конца, от Гумилева до Hyères»[244] – курортного городка на юге Франции, где Иванов и Одоевцева поселились в пансионате Beau Sеjour для пожилых людей – выходцев из стран, находившихся под властью Сталина или Гитлера и не имеющих собственного жилья, и где Иванов умер.

Вряд ли именно этот отрывок из письма Адамовича, пусть и специально отчеркнутый им самим, побудил Одоевцеву взяться за книгу «На берегах Невы». И вовсе не потому, что главным своим вдохновителем она позднее назвала поэта Юрия Терапиано[245], а потому, что описание семейной жизни с Георгием Ивановым изначально совсем не было основной задачей Одоевцевой-мемуаристки. Работа над воспоминаниями стала для нее своеобразной терапией или, если угодно, возможностью взять реванш за тускло прожитые годы эмиграции. Как на машине времени, Одоевцева перенеслась в эпоху, когда она вращалась в орбите лучших тогдашних петербургских поэтов.