Лицом к победе

Шли женщины — и на плечах
лопаты —
Окопы рыть под городом Москвой.
Страна смотрела на меня
с плаката
Седая,
С непокрытой головой.
Она звала меня глазами строгими,
 Сжав твердо губы,
чтоб не закричать,
И мне казалось, что похожа
На тетю Дашу из квартиры «пять».
На тетю Дашу, рядом с нами
жившую,
Двух сыновей на Запад
проводившую,
Да, на нее,
вдову красноармейскую.
Усталую,
упрямую
и резкую.

Хотелось мне участвовать

в десантах,
Кричать в эфир: «Тюльпан»,
я — «Резеда»!»
Мне шел тогда
едва второй десяток,
Меня на фронт не брали поезда.
И я смотрел с серьезностью
недетской
В ее лицо с морщинками у губ
И лишь на двойки отвечал
немецкий,
Чтоб выразить презрение к врагу.
Она звала меня глазами строгими.
Сжав твердо губы,
чтоб не закричать.
И мне казалось, что похожа
Родина
На тетю Дашу из квартиры «пять».

ОЛЕГ ШЕСТИНСКИЙ ДРУЗЬЯМ, ПОГИБШИМ НА ЛАДОГЕ

Я плыву на рыбацком челне.
Холодна вода, зелена…
Вы давно лежите на дне.
Отзовитесь, хлопцы, со дна!
Борька Цыган и Васька Пятак,
огольцы, забияки, братцы.
Я — Шестина из дома семнадцать,—
вы меня прозывали так.
В том жестоком дальнем году,
чтоб не лечь на блокадном
погосте,
уезжали вы —
кожа да кости —
и попали под бомбу на льду.
Непроглядна в путину вода.
Не проснуться погодкам милым.
Их заносит озерным илом
на года,
на века,
навсегда.

В ПЯТИДЕСЯТЫХ РОЖДЕНЫ

АЛЕКСАНДР БОБРОВ

РУБЕЖ

Вот это все: поля, песчаник,
глина
И соснами уставленный откос,
Деревня и Москвы-реки долина —
Можайским направлением звалось.

Уж сколько лет…

А сын в лесу негромко
Еще мои вопросы задает:
— Землянка?
— Да.
— Воронка?
— Да, воронка.
— Окоп?
— Гнездо, где размещался дзот.

Уж сколько лет.

А сын опять упрямо
Все ищет гильзы. Мало мы нашли?
Да, может, это не воронка — яма?
Не бруствер — складка на лице
земли?

Не все ж война!

Но ветер с дымом
горьким
Встревоженному сердцу говорит:
Склонись в раздумье над любым
пригорком —
Не ошибешься — здесь солдат
зарыт.

ТРИ БРАТА