Люби СИ)

— Что делать станешь? — спросил Торин, выждав, пока Ветка пару раз сглотнет.

— Поеду в Дейл. Как собиралась. Завтра поеду. Торин… сопровождение до города дашь? Или… мне самой?

— Дам. Как теперь не дать. Только… ты уверена, что завтра? С лошади упадешь.

— Я поела, еще раз выспалась… думаю, доберусь. Мне очень нужно…

— Да я как-то так и понял. Снова бежишь, — тяжело сказал Торин. — Никак тебе невдомек, что было бы лучше. Сама себя не слышишь и не понимаешь. Пойдем тогда. Что десять гномов делали седмицу, сто разобрали в одну ночь.

Торин повел ее в незнакомые галереи. По дороге к ним присоединились угрюмый молчун Глоин, Двалин. Гномы несли факелы, а Ветка уже понимала, куда они идут и какова будет новость. Девушка постепенно приходила в себя, и, к счастью, новых радикальных изменений после церемонии принятия гражданства — а как скажешь иначе? — не ощущала.

Пробравшись через едва разобранные завалы по ходу, круто спускавшемуся к самому основанию Эребора, все четверо вышли на небольшую площадку перед подводным сифоном. По стенам текли струи холодной воды, заполняя выемку на дне тоннеля — уклон был сильным, напор воды также. На площадке лежало нечто, напоминающее по форме огромное яйцо — как будто выполненное из тончайшего стекла.

Ветка коснулась пальцами… край осыпался.

— Мы подняли это из воды, — сказал Двалин, — с большим трудом. И наверху оно стало сразу сохнуть и крошиться. Разобрать завал было намного сложнее, чем сделать — мы тогда забили камнем все от самого яйца до самого верха. Это, добытое, похоже на те… скорлупки, что остались от рамалоков. Они не вылуплялись, а словно вытаивали из своей формы.

— Или детеныш сдох, и трупик смыло… — сказала Ветка.

— Или, как и говорил Гэндальф, чудовище приобрело иную форму, и смогло уйти по водным тоннелям. Если так, оно уже в Долгом озере, поедает тушу Смауга, — сказал Торин.

— Понятно. — Ветка и не сомневалась, что дела обстояли именно так.

— Мы усилили посты. Ты расскажешь Барду о том, что мы отыскали, но он и без нас поставил стрелометы, хоть и не древней гномьей, а современной людской работы на нескольких башнях Дейла. Только вот как бы не пришлось отражать опасность не с воздуха, а из воды. Оно же, если ушло водой, то по воде может и вернуться, — проговорил Торин.

— Понятно.

Двалин проводил Ветку до кухни, где уже Бильбо приготовил обед — закуски, вино. Торин, Глоин, Двалин, Бильбо и Ветка потрапезничали вместе, и затем девушка отправилась к себе — подготовиться к завтрашнему отъезду.

Никто не заходил — ни Дис, ни Фили, ни полурослик. Казалось бы, теперь она стала своей — но отчуждение вокруг нее выросло, сделалось заметнее. Ветка знала, что с самого начала не пришлась по нраву большинству гномов, явившихся с Синих гор. Но что уж теперь.

Диадема, нунчаки, простая дорожная одежда, пушистая накидка на меху. Ветка намылила голову мыльцем Дис и наполнила себе крохотную купель горячей водой, поданной от кузниц в покои. Тут не разляжешься, можно было только сидеть, поджав ноги, да и наливать надо было вручную — зато в дне был самый настоящий слив с затычкой. В Дейле такого, небось, не будет, как и купален. Как и уютных кухонь, где тебе всегда рады.

Ополоснулась, вышла. Посмотрела на тающее серебро вечерних сумерек, льющееся из окошка — выезжать уговорились рано, стало быть, пора спать.

Но проснулась Ветка раньше намеченного. В узком окошке были видны звезды и край луны.

Села.

В дверном проеме стоял Торин, и фигуру его очерчивал слабенький огонек оставленного на ночь светильника.

Девушка спала в сорочке, но рефлекторно потянула одеяло повыше.

— Дозволишь войти? — спросил узбад.

— Да… — и не успела она договорить, как дверь захлопнулась, а гном оказался рядом. Сграбастал ее вместе с одеялом и начал целовать.

Борода кололась, губы были твердыми и настойчивыми, а пах король огнем и металлом. Травами и мехом. Плотью горы, и слегка — вином.

И Ветка отвечала.

Отчего-то она чувствовала себя в безопасности — более, чем когда-либо, в кольце этих могучих рук, в плотном коконе одеяла… вытащила изнутри руки — тонкие, невесомые сейчас, и обняла Торина за шею. А он не торопился — и каждым поцелуем рассказывал ей что-то. О ней. О себе. О том, что зовется жизнью и горячим сердцем.

Так продолжалось долго — но король не делал ни малейшей попытки сбросить с Ветки лишние тряпки… а она даже не думала ни о чем — просто прижималась, и целовалась, как никогда в жизни.

Самозабвенно, отпустив голову и бесконечные рассудочные диалоги, открывшись подгорному огню.

В окошке засветало. Звезда скрылась, а краешек Луны потускнел.

Торин наконец отпустил Ветку.

— Вот так, Ольва… чтобы было тебе, что вспоминать. Чтобы было, чему сниться.

— Торин…

— Ольва! — загрохотал голос гнома, — или оставайся и никогда больше не намеревайся уходить, или уходи — и не оглядывайся!

— Как же мне не оглядываться… ведь у меня тут теперь дом, — выговорила Ветка, и голос ее дрожал.

Торин замер.

Девушка смотрела в его глаза… и чувствовала, как голову клонит вперед, а на кончике языка танцуют слова — я остаюсь. Не отпускай меня, я остаюсь.

Но…