Люби СИ)

Ветка встала и отошла к зеркалу. Посмотрела на себя.

На полированной поверхности снова отражалась незнакомка. Мазь Дис убрала шелушение и обветренность, зато губы зажглись вишнями. Глаза светились золотистыми топазами. Кожа была похожа на перламутр — от купален, наверное; а на голове определенно отросла шапочка золотисто-русых, чуть вьющихся — чего у Ветки никогда не было — волос. Седые пряди были продернуты поверх русых тонкими жилками, словно серебряные.

Спросить совета было не у кого, но внутри девушка вдруг ощутила странное достоинство, силу, которые позволяли не заныть, не засюсюкать, не убежать с ойканьем, не кинуться на эту могучую шею, не зарыться лицом в волосы с запахом огня и металла.

За дверью сидел Мэглин.

Ветка повернулась и твердо сказала:

— Нет, Торин. Я не могу. И врать тебе не могу. Но лучше тебя я никого, пожалуй, не знаю, король-под-горой. Я буду надеяться на твое счастье. Очень. Всем сердцем.

— Время подумать не желаешь взять? — хмуро спросил наугрим.

— Нечего думать, — решительно сказала Ветка, отсекая радостное «да-да-да, подумай, дура набитая». — Это будет ложь.

— Я знаю.

— И все равно зовешь?

— Зову, — шепнул король, встал и пошел к двери.

Не окликнуть, промолчать было, может, ничуть не легче, чем вбить клинок в грудь орка.

Король ушел по коридору.

Ветка подумала — ну почему она не сказала ему, как он волнует? Как она хочет его, с первой встречи? Как доверяет и уважает, и… и вообще… почему она этого не сказала?.. И девушка беспомощно припечаталась лбом в металлическое зеркало. Не сильно, но ощутимо.

Может, Торин и сам все знает?.. Все чувствует?

Может, он вообще все знает и чувствует лучше, чем она сама!

А Мэглин следующие полчаса чутким ухом эльфа ловил сдавленные рыдания и обиженные выкрики Ветки, из которых следовало — девушка уверена, что валар обделили ее мозгами. Но лаиквенди не двинулся с места, лишь сцепил плотнее на груди руки и старался задремать.

Получалось скверно, но и просто отдых — тоже отдых.

***

Наутро Ветка была в порядке.

И да, она надела яркое алое платье — в талию, пышное, с декольте по плечам, отороченным полоской белого меха. Надела в память о мире, покинутом ею навсегда, и подумала, что больше такие платья она шить не станет.

И рубины Торина в черненом золоте. В честь мира обретенного. И в честь новых друзей и горячего сердца.

С волосами тоже получилось легко — в гарнитуре, подобранном Торином, было нечто вроде шапочки редкого плетения с висюльками. Загладив нарастающую пушистость назад, Ветка надела эту шапочку — получилось отменно. Широкий драгоценный браслет закрывал левое запястье, а большую брошь Ветка приколола у талии. На шее оставался эреборский знак, а золотая диадема с желтыми камнями сюда уже не шла.

Все манипуляции с одеванием она произвела за закрытой дверью. И никак не могла признать себя в зеркале, дожидаясь, пока ее позовут. Вертелась, всматривалась.

А когда уже решила отправиться в зал сама, постучали.

Мэглин умылся и гладко расчесался — это все, что было доступно эльфу, так как бальной одежды посольство Лантира с собой не везло. Но и так он выглядел превосходно, невзирая на штопку на рукаве.

Зато лаиквенди остолбенел — Ветка не предполагала производить особое впечатление именно на него, и все равно тут же чуть раскраснелась от удовольствия… потом покачала головой, как будто останавливая саму себя, и протянула руку. С достоинством. Держать себя достойно. С честью. И выехать завтра на рассвете в Сумеречный Лес.

Мэглин принял ее руку — по эльфийским традициям, подставив свою от локтя до кисти под ее предплечье и запястье, украшенное драгоценным браслетом.

Но чинно шествовать не удалось — так как у гномов были свои представления о том, каким должен быть праздник.

Весь Эребор словно сорвался с цепи — везде пели и танцевали, закручивали хороводы, играла музыка; гномы топали и хлопали. Печи растопили так, что жара сделалась нестерпимой; камины полыхали, и в них жарились целые туши. По приказу Дис, распахнули ворота — и морозный свежий воздух потоком проникал в Золотой зал, располагавшийся не слишком далеко от врат, и чуть охлаждал пирующих. Так велела и традиция, чтобы в редкие дни гномьих праздников привечать путников и гостей, которых, правда, не ожидалось.

Праздновали все, кроме стражи на вратах, призванной не упустить варгов, буде те сунутся внутрь горы, да дозорных. Но день был ярок, солнце сияло, подтаявший снег чуть осел под напором его лучей — казалось, тут и не могло быть той непогоды, что застигла эорлингов и эльфов по пути в Эребор.

Когда появился Торин и воссел на трон, собранный из орочьих клинков, подгорный народ тут же расселся за огромными столами и затих. Для иноземцев был поставлен отдельный стол — туда усадили эорлингов, троих эльфов, и оставались еще места — как и ранее, не было видно Глорфиндейла и Лантира.