Любимчик Эпохи

Ольга взяла у Илюши торт, уже порционно нарезанный, и выставила его на трехногий стол. Кивком головы приказала Ирине выйти. Как только дверь за сестрой захлопнулась, безжизненные мумии на кроватях захрустели костями и, как в дешевом ужастике, начали движение в сторону густого ванильного запаха. Не успела архивщица достать шампанское, как сухие цепкие руки растащили торт по кускам.

— Злыдни, мне-то оставьте! — заволновалась Зольда.

Ольга достала пластиковые тарелки и положила два кусочка рваной даме. Та, как и все, набросилась на сладкое, словно юродивый на подачку. Илюша, застыв в углу, попытался сглотнуть невольный комок, перекрывший гортань.

— Ох, а спиртное-то вам нельзя, наверное, — сокрушенно воскликнула архивщица.

— Давай, давай, хоть жизнь вспомним! — засуетились вокруг бабки, плотнее сдвигаясь вокруг стола.

— И мне, и мне, — возбудилась Зольда, — принимая из рук чиновницы одноразовый стаканчик.

Наконец все выпили, оживились и начали цеплять гостей вопросами. Ольга ущипнула Илюшу за кисть и нагнулась к уху.

— Ну-ка приди в себя! Стоишь, будто наказанный ребенок! — шепнула она, переходя на «ты».

И тут же зычным голосом обратилась к бабулям:

— Девочки, все замолчали. Нам нужно поговорить с Зольдой Петровной!

Ольга захлопала в ладоши, унимая старушек тоном воспиталки в детском саду. Зольда, явно подобревшая, размякшая душой, облизала от крема пальцы и улыбнулась ранеными губами.

— Что с вами произошло, как получили увечья, когда потеряли ребенка? — начала беседу чиновница. — Илья, садись уже ближе, мы с тобой в одном шаге от истины.

Илюша на дрожащих ногах нащупал табуретку и опустился на нее, как на раскаленный кол. Глядя на Зольду, он страшно хотел прижаться к маме, Софье Михайловне, и с ужасом думал, насколько же принципиально иначе могла сложиться его жизнь.

Глава 29. Зольда

У Петра Коринкина были вечно беременная жена и семеро готовых детей. Работал он шофером на мясокомбинате, развозил продукцию по торговым точкам. Сосиски, сардельки, колбасы перед попаданием в фургон взвешивались с точностью до грамма. Приемщики в магазинах и на рынках также дотошно сверяли документы и ставили упаковки на весы. Нестыковка данных до отправки и после попадания к продавцам грозила водителям тюрьмой. Двое предшественников Петра отбывали срок за расхищение государственного имущества.

Зольда родилась, когда ему было за полтинник. Последняя из семерых. К этому возрасту Петр вдруг ощутил вкус отцовства. Верткая девочка с косичками казалась ему особенной, замешенной совершенно из другого теста, чем предыдущие дети. Она смеялась, и он плакал от счастья, растирая на скулах щекотливые слезы. Она капризничала, и он целовал царапинки на ее щеках, пухлые пальчики, кругленькие плечи. В отличие от других чад Зольдушка была полненькой, сладенькой, никогда не голодавшей. С малых лет Петр сажал ее к себе в кабину и провозил на мясокомбинат. Участливые работницы угощали ее колбаской, сосисками, паштетом. Есть продукцию разрешалось, выносить — нет. Братья и сестры ненавидели Зольду. Всегда сытая, упругая, некостистая, непрозрачная, чужая. И лишь когда ей исполнилось пять лет, ситуация резко изменилась. Она стала божком, приносившим съестные дары огромной семье. Работа кормилицей начиналась с первых холодов, когда можно было облачиться в теплую одежду. Папа по-прежнему привозил ее на комбинат, пока грузилась продукция, Зольда ныряла в колбасный цех, и за небольшое вознаграждение упаковщицы обматывали девчушку сосисочными бусами, привязывали к рукам и плечам тонкие бублики краковской, резали напополам батоны любительской, рассовывая их в широкие не по размеру валенки. Зольда возвращалась к отцу, залезала в кабину и с ветерком они доезжали до дома, где сестру поджидала голодная кодла родственников. В сенях девчонку, божественно пахнущую вареным мясом и специями, раскручивали, как масленицу в хороводе, и всю неделю лакомились деликатесами, коих в деревне отродясь никто не пробовал. Счастье продолжалось три года. Зольда уже ходила в школу, и к ней хищно принюхивались одноклассники. Колбасный запах впитался в кожу, будоражил голодные носы. Ее даже прозвали «сосисочкой», завидуя месту работы отца.

Очередной поход за товаром не предвещал ничего дурного. Зольду вновь обмотали семью килограммами колбасной вкуснятины, застегнули на все пуговицы мамину, не по плечу, фуфайку, натянули пропахшие мясом валенки. Отяжелевшая, малоподвижная, она втиснулась в кабину отца и ждала конца погрузки. На этот раз товар нужно было везти на рынок в соседнюю область. Темнело, отцу пришлось бы делать большой крюк, чтобы забросить Зольду домой.

— Давай, любонька, — сказал он ей, притормозив у обочины, — иди своими ножками. Здесь пятнадцать минут ходу. И тебе несложно, и меня ни в чем не заподозрят.