Любовь

Рано утром на другой день мы поехали на центральный вокзал, чтобы сесть на пригородный поезд до Гнесты, где жила Линдина мама. Слой снега высотой сантиметров в пять покрывал улицы и крыши. Небо было серое, как свинец, местами отполированный до блеска. Людей нам встречалось мало, и это понятно: раннее воскресное утро. Кто-то возвращался домой с праздника, старики выгуливали песиков, ближе к вокзалу стали появляться путешествующие, везя за собой чемоданы. На перроне сидя спал молодой человек, уткнув в грудь подбородок. Неподалеку от него ворона клювом ворошила мусорку. Мимо соседних перронов прошел без остановки поезд. Электронное табло над нами было черным, никаких надписей. Линда ходила вперед-назад по краю перрона, одетая в белую, средней длины куртку, которую я купил ей в Лондоне на тридцатилетие, белую вязаную шапку и белый шерстяной шарф, подаренный мной на Рождество и не очень ей понравившийся, как я догадался, хоть он и был ей к лицу. И белый цвет, все белое очень ей шло, и узор, столь же романтичный, как она сама. От холода она раскраснелась, глаза заблестели. Она несколько раз хлопнула в ладоши и потопала на месте. На эскалаторе приехала полная женщина лет пятидесяти, везя в каждой руке по сумке на колесиках. За ней стояла девочка лет, я думаю, шестнадцати, одетая в темное, с подведенными черным глазами, в черных митенках и черной шапке, но со светлыми волосами. Они встали рядом у края платформы. Должно быть, мать с дочкой, хотя и никакого сходства.

— Ух! Ух! — сказала Ванья, показывая на семенящих по перрону голубей.

Она только что научилась ухать, как сова из книжки, которую мы ей читали, и теперь «ух» означало всех птиц. Какое у нее все мелкое, подумал я вдруг. Маленькие глаза, маленький нос, маленький рот. Это не из-за возраста, было видно, что черты лица навсегда останутся мелкими. Особенно если поставить рядом Ванью и Линду. Они не то чтобы прямо очень похожи, но родство очевидно и проявляется в том числе в пропорциях лица. У самой Линды тоже маленькие глаза, и рот и нос тоже некрупные. Моего у Ваньи ничего не было, ну разве что цвет глаз и их миндалевидная форма. Но иногда у нее делалось очень знакомое выражение лица, такое бывало у Ингве в детстве.

— Да, два голубя, — кивнул я и присел перед ней на корточки. Поднял одно ухо меховой шапочки и подул Ванье в ухо. Она засмеялась. В ту же минуту табло над нами обновилось. Гнеста, второй путь, три минуты.

— Не похоже, что она заснет, — сказал я.

— Да, — кивнула Линда. — Еще рановато.

Что Ванья совсем не любит, так это сидеть пристегнутой в коляске, когда та не едет, так что весь путь до Гнесты продолжительностью один час нам предстояло безостановочно развлекать ее. Возить туда-сюда по проходу или глядеть в окна и смотреться в стеклянные двери, если только нам не удастся привлечь ее внимание к книжке, игрушке или пакетику изюма; последний мог занять ее вплоть до получаса. Все это не проблема, если пассажиров мало, разве что прахом пойдет план почитать газету, а я как раз собирался почитать вчерашние газеты, пухлая их пачка лежала у меня в сумке; но поездки в час пик, когда в вагонах полно народу и неловко, что ребенок час орет, а выйти с ним некуда, давались непросто. А совершали мы их часто. Не только ради того, чтобы, отдав Ванью на несколько часов Линдиной маме, выгадать время для себя, но и потому, что нам, во всяком случае мне, нравилось в Гнесте. Хутора, скот на выпасе, огромные леса, узкие грунтовые дороги, озера, чистый свежий воздух. Ночью плотная темень, звездное небо, полная тишина.

Поезд медленно въехал на станцию, мы вошли в вагон и сели у самой двери, там удобнее всего с коляской; я вытащил Ванью и поставил на сиденье, она упиралась руками и смотрела в окно, а поезд проехал туннель и выкатился у Слюссена на мост. Скованное льдом, покрытое снегом море отсвечивало белым на фоне домов желтых и кирпичных и темного утеса, Мариабергет, на котором снег не сумел улечься. В восточной части неба облака были чуть позолочены, как будто подсвеченные изнутри солнцем, стоящим на небосклоне позади них. Мы въехали в туннель под Сёдером, вылетели оттуда на мост высоко над водой и скатились с него уже на другом берегу, где сначала шли спальные районы со своими «центрами», потом районы частной застройки, виллы, пока соотношение зданий и природы не поменялось, и места компактной застройки возникали теперь как небольшие островки среди леса и воды.