Любовь

— Ничего страшного, — сказала я. — Я могу пойти в село, не вызывая подозрений... Я не такая заметная личность, как ты, Цыган. Дай только команду, и увидишь, как я справлюсь... Почему бы вам не разрешить мне спуститься в ресторан, кстати, я узнала бы там что-нибудь о капитане. Спросила бы кого-нибудь из его компании, почему его нет.

— Только этого не хватало! — воскликнул Цыган. — Не сомневаюсь, милая, что ты способна на все эти глупости. Поэтому лежи и не рыпайся. Твое дело оставаться здесь и смотреть, что происходит. Ясно? От тебя требуется только одно — не проявлять никакой инициативы!

— Послушай-ка, — ответила я. — Я тоже умею стрелять.

— Думай о своей медицине!.. Научись лучше спасать людей, чем их убивать. Для этого есть другие.

— Ты, что ли? Ты ведь учитель.

— Сейчас я не учитель.

— И я не врач.

— Нет, ты лекарша, — поддержал парнишка своего учителя.

— Послушайте, — сказала я. — Если вы думаете, что я не могу застрелить этого красавца, вы глубоко ошибаетесь. Давайте стрелять одновременно, а там кто попадет.

— Ну-ну, не задавайся! — отрезал Цыган.

Разумеется, они не отнеслись серьезно к моему бахвальству. Да и я говорила это скорее шутя. Но мы тогда еще не знали, как развернутся события и какой у этой истории будет конец.

Потом мы долго ждали, смотрели и прислушивались, надеясь услышать шум мотора, — вряд ли кто-нибудь когда-нибудь так ждал этого человека, как мы. Но по шоссе прошли только три военных грузовика, принадлежащих, вероятно, полку, стоявшему лагерем у реки, по ту сторону села. В тишине, несмотря на разделявшие нас полтора километра, до нас доносились оттуда конское ржание и временами смех солдат, громкий и беззаботный.

Наконец полковая труба протрубила сигнал отбоя, и тогда нам стало ясно, что капитан не доставит нам удовольствия и не появится в селе и, стало быть, будет спать спокойным сном и эту ночь... Чтобы подготовиться к тому, что его ожидает.

— Наверное, опять где-нибудь убивал, — сказал парнишка.

Цыган вздохнул:

— Мы идиоты. Существуют железные законы. Накрыл врага — не упускай его. Чего мы ждали? Что он сам явится к нам в лес и подставит нам голову? Чтоб мы тихонько прикончили его и тихонько убрались отсюда, пока никто не заметил? Или заметил, когда мы уже будем на другом конце Болгарии? Слишком жирно было бы...

— Ты командир, — сказала я, — ты и мог бы решить, что делать.

— Я должен был решить!.. А ты где была, ты почему не посоветовала?

— Ты же говорил, что я врач...

— Раз так, помалкивай!

Цыган яростно засопел. Мне послышалось даже, что он скрипит зубами. Да так и было. Этот учитель скрипел зубами от досады, что не сумел убить человека. Мне стало смешно, но я промолчала.

Ночь прошла не слишком приятно. Почти с грустью смотрели мы, как компания вернулась из ресторана, как молодые люди шумно прощались во дворе, а потом разошлись по своим комнатам. Они, правда, были совсем молодыми — мы рассмотрели их вблизи, потому что спустились к самой опушке леса. Гимназисты последнего класса, кое-кто, может, и студенты. Несколько экзальтированных девиц. Моего возраста. Они жили себе припеваючи в этом самом 1944 году, в июле, и никто из них не задумывался о том, что обрушится на их головы, если немцы решатся открыть в Болгарии фронт. Уж слишком беззаботными были эти молодые люди. Хорошо, что были и такие, как мы, которые думали обо всем этом. Мы сами открывали фронт, заранее сбивая с горе-завоевателей воинственный пыл, вынуждая их без сожалений расстаться с Балканским полуостровом.

В двух концах Охотничьего домика находились помещения с умывальниками и уборными. Было очень забавно оказаться свидетелями всех деталей быта этой сотни людей — мы могли бы составить отчет о ночной жизни местного общества. Мы увидели кое-что, вовсе нас не интересовавшее, но, как будет понятно из дальнейшего, это принесло некоторую пользу, так как помогло нам выполнить наш план.

Цыган решил на всякий случай остаться на опушке, а мы с парнишкой вернулись в наше укрытие. Когда взошла луна, учитель тоже пришел к нам. Трудной была эта ночь. Спать мы не могли. Мы ведь целый день дремали в ожидании вечера и успели уже выспаться. Но, видно, Цыган больше всего напереживался или у него были самые крепкие нервы, во всяком случае, он заснул первым. Я долго смотрела на склоненный силуэт парнишки, оставшегося дежурить, смотрела на звездное небо — никогда после мне не доводилось бодрствовать целую ночь под открытым небом. Тогда я впервые поняла, что ночь не темна, что, даже когда нет луны, небо полно света, красивейшим образом озаряющего землю. Необыкновенные летние ночи Подбалканской долины! Мне казалось, что я сливаюсь со всем безбрежным миром, что, лежа под этим небом, я достигаю полного единения со звездной бесконечностью, простершейся надо мной, и потому буду существовать вечно, как она. Слияние с природой, как выражаются поэты, — вот как можно определить то, что я испытала, и это говорит, быть может, о том, что во мне были заложены известные поэтические наклонности. Однако обстоятельства не дали им развиться. О чем, несомненно, следует пожалеть...