Любовь эпохи ковида

Преступник заговорил!

– Деньги. Или шкары…

Юра перешел на блатной язык. Игорек опять помотал головой. Помолчали.

– Да… повяжут! – прокрутив, видимо, все варианты, подытожил Юрок.

– Я для тебя же! – простонал брат.

– Ладно. Давай! – Рита решительно забрала деньги у Игорька, и глянула в зеркало. – Все! Уже хозяйка воровского притона! Поздравляю! Чего стоишь? Заходи!.. Гуляй, братва! – И кинула веером деньги на стол.

– Засунул за пояс – и пошел! – Игорек изящным движением, как в танго, изобразил.

– Да-а. Далеко пойдешь, если не остановят! – Юра вздохнул.

– Но не каждый же день… брат уезжает! – сказал Игорь и опять побледнел.

– Ладно! – Юра поставил руку на локоть, и они шлепнулись с Игорьком ладонями. – Раздевайся. Не бойся – деньги я в магазин верну.

– Ты… ты… – забормотал Игорек. – Я… рисковал ради тебя! Не надо!

– Спасибо, братик! – стукнулись лбами (без меня). – Тогда и на мои пьем! – Юра выхватил суперзаначку из куртки.

– Нет, Юра! – сказала Рита.

О чем это они? Общее хозяйство?

– Твои – нет!

И я вспомнил, что именно она отстояла одну строчку в списке – «торшер домашний», поняв, что это Юре для дома. Солидарность одной хозяйки с другой.

– Торшер купишь.

– Тогда – я! – вытащил я пачку денег. – Решил вернуть аванс. Отвратительный заказ. Но – напишу! Это – нам!

– Ладно! – проговорил Юрок. – Игорька все равно нам не перешибить! Гуляем!

– За замечательных братьев! – воскликнула хозяйка. – Такого я… никогда не пробовала! Тост!

Мы приосанились.

– За вас! И чтобы больше я вас никогда не видела!

Зазвенели бокалы.

– Я с вами, братики мои! Если что – будем отстреливаться! – кричал Юрок.

В заключение (в хорошем смысле этого слова) наш Юрок шел по платформе, радостно размахивая торшером в правой руке, как знаменем! Рубаха распахнута. Куртка оставлена. Зачем теперь она? Мы плелись сзади, поддерживаемые Ритой.

– А где же ваши вещи, Юрий Алексеевич? – поинтересовался проводник, видимо, знакомый.

– А нету! – сказал Юрок добродушно. – Зато – вот! Братья мои! – Он с гордостью показал на нас.

– Вот это по-саратовски, по-купечески! – одобрил проводник.

Вот – торшер… Как осознанная необходимость. А что еще? И мы загрузили счастливого Юрка.

– Он лучше всех нас! – заплакала Рита.

Мы скромно молчали. Но мы тоже не ударили в грязь лицом! И добродушная физиономия Юры в окне, над абажуром торшера, на который он положил подбородок, уехала. Все мы плакали.

Долг по «колготочному списку», как он, смеясь, называл его, отдавал потом полтора года, и никто не попрекнул его. И Майя простила. Такие люди! Как и он сам.

ПРОЛЕГОМЕНЫ ВЛАСТИ

Как написал Игорек в своем философском трактате, над которым он работал с пяти до семи утра: «Подул ветер перемен». И чуть было нас не сдул. Мое любимое издательство закрылось, и на его месте заработал массажный салон.

Вагон раскачивался – скоростной участок, – посередине вагона образовался вакуум, и там стоял, ощерясь, Игорь и рвал свой партийный билет. Причем самым трудным способом, в закрытом виде, и все страницы сразу, включая две ледериновых обложки. Но это и требовалось показать – как нелегко этот шаг дается!

Помню, как все началось. Во время одного из наших элегантнейших ужинов в «Национале» он вдруг сказал:

– Ты знаешь, я иду в большую политику! – и намазал бутерброд икрой.

Первый мой импульс был – воскликнуть: «Зачем? И так, смотри, сколько икры!» Но это было бы безнравственно.

«Пролегомены власти», по его выражению, которыми он располагал, мне были не известны. Пока – это «возможности» одного нашего дальнего родственника – мужа сестры мужа сестры, с которым вдруг Игорек резко сблизился.

– Член ли он нашего клана? – поинтересовался я.

– Этот вопрос рассматривается, – сухо сообщил Игорек.

Серега Земляной, красавец с Кубани, после философского факультета работал в ЦК и писал речи Генеральному, с понедельника уезжая «на дачи», как они это называли (и с упоением повторял Игорек), чтобы ничто не отвлекало их от трудов, кроме скромной роскоши. Буквально – рано утром в понедельник подходила машина, он прощался с семьей, сопровождаемый напутствиями (разумеется, не касающимися большой политики), и уезжал. И это теперь «подмял под себя» Игорек. С недавних пор они дружили и во время наших воскресных посиделок у моей сестры Оли (Серегина семья жила этажом выше) яростно философствовали часами – и даже после того, когда все уже уходили от стола. Даже я уходил, не выдерживал и, естественно, ревновал. «Большая политика решалась» без меня.

И вдруг Игорек решил меня приобщить, точнее – уведомить о своих намерениях. Это гуманно. «Но это не означает, надеюсь, разрыва наших отношений?» – поинтересовался я. «Нет, разумеется!» – благожелательно произнес он.

– Там как раз требуются сейчас технократы, которые что-то умеют делать, а не эти… начетчики, которые завели страну в тупик! – вот что волновало его.

Перемены… Но мне нравилось то место, где мы уже находилось тогда. Икра в мельхиоре. Цветные витражи в стиле Клее (мы это неоднократно с Игорьком отмечали как удачу строителей). И он не мог это предать!