Любовь эпохи ковида

Объект. Автобус с надписью «Агитационный», нарисованной, как ни странно, не на красной, а на зеленой полосе вдоль корпуса. Судя по стилю, он был создан для агитации за социализм (хотя в основе, возможно, американская модель). Социализму он отслужил, видимо, исправно – но вдруг неожиданно перевербован капиталистами. Агитировать за капитализм. Облик у него, прямо сказать, не цветущий – материальная часть, понял я, при капитализме существенна. Просто высунуть в окошко лысую башку и, размахивая кепкой, уговаривать за капитализм, как когда-то агитировали за социализм, не прокатит. Так для чего же куплен автобус? Для продажи чего? Не вижу наживы! Единственное, что тут можно было бы продать – Ирму Викторовну. Но за эту попытку, боюсь – мокрой тряпкой нам по лицу, которой Ирма Викторовна, судя по позе, моет пол.

– Ногу убрал!

Всё, что сказала. Не похоже на картину известного американского художника-передвижника «Приход хозяина на собственную фабрику».

– Хозяин пришел! – спокойно сказал я, не желая доводить ее до шока.

Не довел. Больше вам скажу – никакой реакции, только облила лимонно-апельсинные ботинки хозяина (кстати, краденые) грязной водой. Если б другое, но – это! Я его понимал.

– Выйди! – процедил он.

И я вышел. Думаю, что ничего такого, чего нет на картине известного американского художника-передвижника «Приход хозяина на собственную фабрику», я бы не увидел. Когда я вернулся, Ирма Викторовна как-то расслаблено сидела на табурете, слегка размазанная и расхристанная. По-прежнему с грязной тряпкой в руке, этой же рукой поправляя растрепанные волосы. Игорь Иваныч расхаживал вокруг нее, как петух.

– Ну? Ты все поняла?

Она кивнула.

– Что ты поняла?

– Картошкой надо торговать! – просипела она. – С колхозу!

– Так вот иди и принеси!

Картина известного американского художника-передвижника «Приход хозяина на собственную фабрику».

Зато пошли посетители.

– Слюшай, дорогой! Ты зачем свой автобус сюда поставил? Это наше место. Мы здесь торгуем.

– Все необходимые бумаги будут вам предоставлены завтра!

– Не понимаю, что ты говоришь. Какие бумаги? Автобус может и загореться, да?

Щелкнул зажигалкой. Ушел.

Лицо официальное, в какой-то непонятной униформе, с буквами на плече «УЖШР».

– У вас образовалась задолженность за воду.

– Неправда. Вот квитанции. Тупо, по счетчику!

– Вы не учитываете новые коэффициенты!

– Свяжитесь с моей помощницей. Извините – у меня совещание.

– А вы знаете, что по новому положению каждую неделю сумма задолженности удваивается?

– Молодца ваши! Не даром хлеб едят, – похвалил я.

Но Игорек обжег меня взглядом.

– Вы мытарь? – озадачил его Игорек.

– Чего-о?

– Тогда я не понимаю, зачем вы здесь? Чьи интересы вы представляете?

– Государство я представляю!

Кто только не говорил эти слова? Причем половина из говоривших оказывается мытарями (отъём в пользу государства), другая половина… ну, треть – самозванцы.

– Какое государство ты представляешь? – Игорек ухватил мытаря за куртку. Что значит – за свое добро встал. – Цвета желтый, зеленый? Так это бразильский флаг! – Оттолкнул. – В Бразилию!

Редко я видал Игорька в такой ярости. Да… «Чудовищная бедность». А им все мало.

– Говори, да не заговаривайся, – бормотал тот, уходя…

– За воду, считай, заплатили! – пробормотал Игорек. – Та-ак…

Потом появился полууголовный тип – косая челка, золотой зуб, заячья губа.

– Викторовна что?

– А вы кто ей?

– Племянник ее. Стас.

– Из Гарварда? – осенило меня.

– Кто тебе это сказал?

Я всеми силами старался не смотреть на Игорька: уж точно не Викторовна сочинила про Гарвард! Но Игорек уже не помнил про это.

– Викторовна сказала, какое-то стремное дело тут?

И это говорит тот, кто должен составлять наши деловые бумаги! Да-а. У нас, похоже, кадровый кризис. Я и не представлял тогда, какую роль сыграет этот человек в моей жизни.

– Ну подожди ее там… на холодке, – выгнал его Игорек.

Его явно что-то мучило, и вовсе не та ерунда, о которой говорили тут гости.

– Ну все! – сказал он, как только «золотой зуб» убыл.

Ушел тот, правда, недалеко – тут же рядом присел, без всякого стула, на свои собственные ступни, словно сложился. Так умеют, мне кажется, только уголовники. Неважно…

– Смотри! – Игорек вытащил из-под длинного стола, идущего вдоль окна, чернокожую чертежную тубу и бережно выдвинул из нее свернутый лист.

Так, вероятно, Джереми Хайрельсон, знаменитый солист из Милуоки, вынимает свою легендарную трубу. Себастьян раскатал свиток по столу.

– Вот! – благоговейно произнес он.

– Что это?

– Наброски… – хрипло сказал он. – Примерно то, что я собираюсь здесь сделать! – Он прихлопнул лист, который собрался было свернуться. – Смотри! – взволнованно заговорил он. – Внешнее оформление объекта – парафраз татлинской башни!

– Да-а. Но это же… – Я изучил набросок. – Еще пять этажей! Это же… никуда не проедет!

– А куда ему ехать? Все, наоборот, сюда будут приезжать. Объект Алексеева – Татлина! – талантливо скомпилировал он.

Правильно. Так и должно стоять. По алфавиту. Алексеев – Татлин.