– Ну, там будут хранится раритеты, эксклюзивные рукописи, этюды гениев! – Игорек небрежно махнул рукой. – Талантливая форма наполнится гениальным содержанием!..
– Да уж – придется попотеть! – Я тоже попытался влезть в соавторы.
– Кстати, как поживает твой Виктор?
Принялся уже «набивать свой чулок».
– Плохо. Пьет.
– Хорошо. Внутренняя часть тоже будет оформлена в стиле великого русского авангарда. Аналог – знаменитый дом Мельников с винтообразной структурой. Окна скошенные, как у него.
– Понятно. Мельникова тоже затмим.
– Ты участвуешь?
– Ну-у… если найдется что-то достойное… нас, – вздохнул я.
В общем, закатились сюда не зря.
– Ты веришь? – Игорек требовал поддержки немедленно.
Больше всего хотелось ему сказать: «Люби-имый! Ну зачем ты так рвешь свою душу… на портянки?» Но – как сказать? Он же счастлив! Причем – мучительно. А это – самая сладкая форма счастья. Но как-то я должен высказать ему свои опасения? Иначе – я точно не друг!
– А если сожгут творение твое?
– Память останется в душе!
Наутро, когда мы приехали туда, автобуса не было. Это место было заставлено ларьками с хурмой-алычой! Неплохо?
– Какой автобус, дарагой? Здэсь ничего нэ было!
Может, это и была лишь мечта? Дежурный мент, явно вскормленный этой хурмой, выдвигал только самые дикие версии:
1. Автобус угнал я, как конкурент (собственного брата?).
2. Автобус угнал сам брат (видимо, внутренне борясь сам с собой).
3. Автобус уехал сам! Такие случаи, оказывается, зафиксированы.
Игорь убит был не столько исчезновением автобуса, сколько чертежей.
– Но ведь они восстановимы? – предположил я.
Он, стиснув зубы, покачал головой.
– А так… память не останется в душе? – еще надеялся я.
Он снова покачал головой.
И второго такого автобуса уже не появилось. Может, «хватил шилом патоки» рыночной экономики уже достаточно? Все тогда лелеяли свои мечты – и, в основном, иллюзорные. Впрочем, часть своих замыслов он все же воплотил – у себя на даче. Мы все там гостили и восхищались.
– Да устал он, как пес! – сказала Наташа, когда, встретив меня весьма сухо, он ушел спать.
Но я был виноват и сам: подзадержался. И – поиздержался. Не совсем рано пришел.
– Если ты пришел сюда на ночлег – можешь не рассчитывать! – сказал Игорек, уходя.
Не могу даже рассчитывать «на рюмочку водки»!
– Так ему же, как обычно, рано вставать! – оправдал я брата.
Наташа махнула рукой.
– Ты же знаешь – он со службы ушел!
– Да и рыночная экономика его… ограбила.
– Приходится ему «бомбить» на нашей старенькой машине! Пойду, спрошу – может, чего-то хочет. Обиделся на тебя, что ты так редко заходишь.
– И так поздно, – сокрушенно добавил я.
Наташа ушла, но вернулась не скоро.
– Спал. Причем – прямо в одежде. Пришлось раздевать. И вот, – показала. – Выковыривать из кармана мятые деньги!
Кинула их на стол. А что делать? Ее должность «ученого секретаря», как мы говорили, в НИИ кино и фото накрылась, как и многое другое. Черная пора!
Игорек вдруг появился, в майке и трусах, бледный, и, увидев меня, поднял бровь: «Как? Ты еще здесь? Неожиданность!»
– Пообщайся с братом! – сказала Наташа и ушла в спальню.
Он сидел молча, потом произнес:
– Есть что-нибудь?
– Да!
И мы обнялись. Разговорились, но скупо.
…Ловит пассажиров, порой едет за ними, уговаривая. Часто – девушки с вокзалов, после «смены». «Натурой возьмешь?» «Пошла ты!» Грустный финал для кандидата наук, светского льва и любимца девушек. Теперь – вот таких! Через силу он пытается завести разговор о мировых проблемах, но не клеится… Я «не кооптирован», не секу в них. Он зевает. Расходимся? Как говорили мы свысока, еще будучи пижонами: «Разумеется, никакая любовь не продержится, если поить ее одной ртутью!»
Теперь – так. Рассказывает, вздыхая, – еле ноги унес.
– Только остановился у вокзала – распахиваются сразу три двери, и садятся трое. Слаженно так. И, увы, не пассажиры – по харям легко это понять. «Чтобы больше здесь тебя не было! Машину раскурочим!» «Да ребята, вы что? Жену с поезда встречаю!» «С какого это? Все! Разговор окончен!» Ножик показали и вышли.
Да, эту тему не хочется развивать.
– Наташа! – кричит Игорек. Появляется Наташа, смотревшая ужасы в «Новостях». – Мне мыться… или я ложусь так?
– Конечно, мыться… я тебе ванну сейчас сделаю… Тебе с какой солью? Морской?
Игорек, помолчав, кивает. На Наташе и держится жизнь! Она уходит.
– Извини, старик! Теперь у нас вот так. Попробую поехать к четырем – приходит поезд из Чебоксар, в четыре. Из Алма-Аты – в пять. Те «дежурные по вокзалу», думаю, еще будут спать. Так что – извини!
Он медленно уходит.
– Но я переночую? – кричу ему вслед.
Он, не оборачиваясь, пожимает плечом, и защелкивается в ванной.
Куда же мне, в эту ночь?
Появляется Наташа.
– Да, конечно, ночуй, о чем речь?
И смотрит вслед Игорьку даже несколько осуждающе, но ничего не говорит. На ней сейчас держится все.