Любовь эпохи ковида

Впрочем – нет, – понял я, когда он ко мне приблизился. Крылья и спереди, и сзади. И они – квадратные. И не крылья это – рекламные щиты. Человек-бутерброд, как его называют. Надо же – кого мне послал Бог в трудную минуту. Но съесть его, к сожалению, нельзя. Как всегда. Перепутала секретарша. Повелась на название, но для чего – не дошло. Вряд ли человек-бутерброд заинтересуется как потенциальным покупателем человеком, лежащем на тротуаре, да еще окровавленным (часть головы).

И верно! Сошел с тротуара и мимо прошел. Хорошо, что не перешагнул. Но этому, видимо, помешали бы рекламные щиты. Для чего посылал? Бутерброд удалялся. Задний рекламный щит озаряло багровое солнце. Слова. Интересно, как в кабинете офтальмологии – наверху крупные, и с каждой строчкой – все меньше. Для этого мне послал? Чтобы я проверил зрение, после удара головой? Гуманно! Верхняя строка, самая крупная, – РАЗЪЕМЫ.

РАЗЪЕМЫ чего? Стыдись! Ты же электротехник по образованию. РАЗЪЕМЫ ВСЕГО! Более нижнюю строчку разобрал с трудом. Человек-бутерброд удалялся. Закат угасал. Шнуры питания.

– Стой!

Крикнул я. Он остановился. Все-таки человек. Но потом, видимо, победил коммерсант. Ну что этот «поверженный» скажет, то есть я? «Утихомирь кровь на лице моем?» Оно это нам надо? Абрам Гурамыч, менеджер по продажам, зачтет это как сход с маршрута. Прасковья Аскольдовна, дизайнер, разбазлается, что щиты в крови. «Это ж тебе не иконы!» – будет орать. И он – сделал шаг вперед.

– Покупаю! – прохрипел я.

Остановился! Потенциальный клиент. Хоть и с асфальта. Все-таки он не зря бродит с гробовыми досками спереди-сзади. Сделал шаг назад. И другой. Подчеркиваю – не развернулся. Попятился. Разворачиваться на ветру, да с двумя щитами, не так легко! Но профиль я его увидел. И изумился. Чем-то знаком. Странная линия губы. Заячья. Довольно редкий дефект. Но что-то родное.

– Что вас интересует? – проговорил половиной лица – другой я не видел.

Я выцарапал кровавой рукой бумажный комок из кармана.

Развернул, одной же рукой:

– Шнур 2ФПР11 есть?

Он вдруг вздрогнул.

– Почему вы вздрагиваете?

– Голос очень знакомый!

– Но вас, наверное, многие окликают.

– Не… немногие! – тяжело вздохнул. – Сегодня вы первый!

Печальный старик. И – раздражающий… чем-то в прошлом.

– Тогда дай руку!

Как клиенту – дал! Расту по общественной лестнице! И чувствую, по тоскливому его взгляду, – скоро перерасту его.

– Так есть 2ФПР11? – спросил я молодцевато.

– Такой хлам – только у нас! – ответил он гордо.

– Понимаете, надежный был пылесос. И вдруг! Пьяные гости, и шнур – фьють! Для какой-нибудь глупой шутки. Не сознался никто! А пылесос не работает! И модели такой больше нет!

– Так для этого и мы!

У каждой профессии своя гордость.

– Ну так – в темпе, пошли!

– Сможешь? – удивился он.

Не ожидал такой бодрости от лежащего горизонтально!

– Ха! Не отставай! Тяжело с веригами-то? – поинтересовался я.

– За грехи наши тяжкие! – вздохнул он.

Показалась вода, изогнутая. За ней гора, уже темная! И только крест еще сиял наверху.

«Зря Бога гневил, – вдруг почувствовал я прилив сил. – Какой-то интересной дорогой он меня ведет». Это вот Яуза, родные Игорьковы места. Сердце забилось. До этого, видимо, стояло.

– Родные места! – вырвалось у меня.

– Вы родились здесь? – Проводник почему-то все время поглядывал на меня.

– Ну, почти.

У какого-то ветхого заводика темнели ларьки. Один на колесах, длинный. Подошли к нему. И свет из него озарил нас! В открытом окошке темнела девичья голова.

– Вот, клиента привел! – произнес сэндвич.

Свет из окошка падал на нас. Но мой вид, кажется, не вдохновил девицу, хотя она и не поднимала глаз от телефончика. Впрочем, если бы подняла – могла бы испугаться. Кровь на лбу вроде засохла. Но – красиво ли?

– «Агитационный»! – я прочитал надпись. – Роди-имый! – обнял угол. И тут же вспомнил и своего проводника: – Ста-с!

Заячья губа! Но мое изумление было не сравнимо с изумлением его – и даже, я бы сказал, с ужасом!

– Игорь Иваныч! – пробормотал он. – Вы как тут? Вы что? – Он показал на израненный лоб.

Потрясен был и я. Приняли за Игоря Иваныча! Лестно, конечно, он считался красавцем! Но… с исчезновением его кудрей, еще при жизни, сходство наше, возможно, росло? Да-а. Неважно, значит, я выгляжу, если принимают меня за «выходца оттуда»! Но не будем туманить мозг его. Оттуда так оттуда! Кого еще, кроме Игоря Иваныча, могло так потрясти слово «агитационный», и кто еще мог назвать этого старика Стасом?

– Я… оступился! – пояснил я.

– Да я знаю, что вы оступились… Игорь Иваныч! – бормотал он. – А потом… умерли! Извините… не был на ваших похоронах.

– Зато я был! – я рявкнул.

– Конечно, конечно! – согласился он.

А я был! И помню, что говорил. «Зачем же ты бросил нас? Ты дарил нам счастье. С тобой было весело, жизнь играла! Уже не будет такого никогда!»

– А зачем ты автобус украл?! – спросил я.

Он затрясся! Но в меньшей степени, чем я ожидал.

– Ведь это же вы велели!

Страх, похоже, из-за «моего появления» – а не кражи автобуса.

– Что я велел?

Провалы памяти для таких субъектов, как я (в смысле – Игорек), простительны!