Любовь и брокколи: В поисках детского аппетита

За полгода я уже почти привыкла жить на две страны. Но до сих пор не могу привыкнуть к тому, что местные жители – и взрослые, и дети – постоянно что-то едят. Часто – жуют на ходу. Словно они тоже родом из советского детства или же откуда похуже. Но ведь нет: уж по крайней мере западные немцы, которым сейчас между тридцатью и сорока, выросли в сытом стабильном обществе. Или, может, они еще бóльшие жертвы маркетинга, чем я?

Мы с Борей делаем остановку на детской площадке. Погода снова переменилась: светит солнце и потеплело. Боря несется к качелям. Рядом красивый рослый папа (многие немецкие мужчины хороши собой и вдобавок образцово-показательные отцы) сажает на качели годовалого малыша. Тот хватается одной рукой и едва не падает; другая рука у карапуза занята: он держит половинку булки. В Германии дети, даже совсем маленькие, просто обожают грызть огромные булки – таких размеров, что иной раз из-за них даже лица ребенка не видно.

На площадке аншлаг: родители, усевшись прямо на землю, устроили грандиозный пикник. У всех пластиковые контейнеры с бутербродами, нарезанными дольками фруктами и, конечно, булками. Взрослые активно подкармливают детей и закусывают сами, хотя день и время для пикника выбраны довольно странно: вторник, шесть вечера. Впрочем, в мало-мальски приличную погоду подобные спонтанные пикники устраиваются тут семь дней в неделю, с утра до вечера. У меня сложилось стойкое впечатление, что ни один родитель в Гамбурге не выходит с ребенком из дома, не захватив с собой контейнер с едой. Неужели они боятся по дороге умереть с голоду?

И куда делся немецкий порядок? Пресловутый Ordnung[19]?

Либеральная партия

Мне хочется узнать немецкую точку зрения относительно современных подходов к воспитанию, и я договариваюсь о встрече с фрау Гезе Лобнер-Бонк. Эта суровая дама с коротко подстриженными волосами и спортивной фигурой – директор нашего детского сада. На работу она, как и многие жители Гамбурга, ездит на велосипеде. Фрау Лобнер-Бонк чуть больше пятидесяти, она педагог с тридцатилетним стажем и мама четверых детей, младшему из которых 13 лет, а старшему – 22 года.

Меня в первую очередь интересует еда. Я привожу фрау Лобнер-Бонк статистику, которую почерпнула в книге Би Уилсон: 30 лет назад перерывы между приемами пищи в Европе и Америке составляли 4,4 часа для взрослых и 4,1 – для детей. Сейчас они сократились как минимум на час. Не говоря уже о Европе трехсотлетней давности: в XVIII в. и взрослые, и дети, как правило, не ели по шесть-семь часов!

Фрау Лобнер-Бонк понимающе кивает. Она говорит, что, будь ее воля, она бы запретила родителям перекусы во дворе детсада. Но по местным законам она не имеет на это права. Уже то хорошо, что нельзя приносить еду внутрь (правда, мамы и папы все равно это делают, в плохую погоду исподтишка подкармливая своих отпрысков в раздевалке). По ее мнению, большинство немецких родителей сегодня практикуют ультралиберальный подход к воспитанию, который далеко не всегда оправдан, а чаще – вреден.

– Во времена моего детства все было иначе. Нас укладывали спать около семи вечера, не позже. Днем тоже надо было спать – хочешь ты этого или нет. И, разумеется, ни о каких перекусах не было и речи.

Фрау Лобнер-Бонк рассказывает, что ее отец, в детстве переживший военный и послевоенный голод, ворчал, когда его дети намазывали масло на хлеб слишком толстым слоем. Это разрешалось делать, только если ты заболел. Хотя в Западной Германии 1960-х уже давно никто не голодал, продукты – тем более такой деликатес, каким в те времена было сливочное масло, – все равно экономили. И детей воспитывали строго. Выбрасывать еду считалось преступлением, а сладкое давали лишь по праздникам.

– Германию до сих пор многие воспринимают как страну строгих правил и порядка, но это не так, по крайней мере что касается воспитания, – оправдывается фрау Лобнер-Бонк. – Современные родители ходят перед своими чадами на цыпочках. Бросаются выполнять любые их капризы, которые, кстати, часто не имеют ничего общего с реальными потребностями детей.

Наверное, это связано с нашим прошлым, – вздыхает моя собеседница. – Любой авторитарный подход – будь то в питании или в воспитании в целом – сейчас вызывает отторжение.

Слушая ее, я прихожу к выводу, что у русских и немцев гораздо больше общего, чем мы привыкли думать. Нас, бывших советских детей, тоже, как правило, воспитывали строго. Многих – на запретах, запугивании, вечной критике. Иногда запугивания были вполне невинными, даже комичными, как в семье фрау Лобнер-Бонк. Она вспоминает, что все детство взрослые твердили ей одну и ту же фразу: «Не доешь – пойдет дождь!»