Любовь и дружба в 6 "Ю"

– Приложи, Пустельков, постарайся. В конце концов, это твой лучший друг, а не мой, – сказала Долгорукая и зачем-то заглянула под лавку, как будто Бочкин мог прятаться там.

– Может быть, у него есть бабушка или дедушка, – продолжила она, – или тетя какая-нибудь…

– И?

– И он поехал к ним, что «И»! – рассердилась она. – Мы могли бы позвонить им.

– Ты думаешь, что родители Бочкина им не позвонили? Наверняка, сразу же. Да и бабушка у него одна, и живет на соседней улице. Спорить готов, что она уже сидит у Митькиных родителей и звонит в полицию.

– В полицию… – протянула Долгорукая. – Зачем? Если человек прогулял уроки…

Но я не дал ей договорить. Я вдруг понял, что она вообще не понимает, что происходит.

– Слушай, – сказал я, – ты его поставила на преступные рельсы и подбивала сбежать за Урал на пять лет, а теперь спрашиваешь, зачем полиция?

– Ой, да ладно тебе, – отмахнулась она, – тоже мне – преступные рельсы! Исправили пару оценок, подумаешь. Даже не себе, между прочим! А Кирееву!

Это прозвучало так странно, что я молча сел рядом с ней, чтобы немного подумать и прийти в себя.

– Да, – продолжила она, сдвигаясь, – не себе, а Кирееву. Тройку по русскому на четверку и тройку по истории. Тоже на четверку. И все!

– Но зачем?! Почему Кирееву? Он просил, что ли, или что?

Новость о Кирееве совершенно сбила меня с ног. Киреев с его коровьими глазами не вписывался в картину. Никогда еще Киреева не парили его заслуженные тройки, это я знал точно, как дважды два. Пойти на подделку оценок ради того, чтобы среди сплошных троек появились две невероятные четверки?.. Зачем?! Абсурдность содеянного Бочкиным и Долгорукой меня убивала.

– Да просто так! – воскликнула Долгорукая. – Просто так! То есть у нас и мотивов не было, мы же не себе.

– А Киреев что же? Обрадовался?

– Да он и не знает, – сказала Долгорукая.

– Ну вы даете, – я был потрясен, – это какой-то бред, Лена.

– А ты, – она вдруг посмотрела мне прямо в глаза, – ты ничего такого… такого – не сделал, случаем?

Взгляд у нее был острый, как нож. И этим ножом она резала меня, сама о том не догадываясь.

Я постарался перевести тему.

– Сходим к Бочкину, – сказал я, – разведаем обстановку.

– Ух, я бы вас! – воскликнул мужчина с коляской. – Ух, если бы я был отцом Бочкина! Я бы из вас всю душу вытряхнул!

Он так рассердился, что даже покраснел. Его глаза сверкали, младенец в коляске почувствовал родительский гнев и тонко запищал, забил ножками. Мужчина тут же нырнул в коляску и что-то нежно залепетал.

– Чего «ух»? А смысл? – протянул парень с телефоном. – Если бы они знали, где он, а они не в курсах, верно, парень?

Он подмигнул мне. Наверное, он был хороший человек, раз вступился за нас с Долгорукой, а может, хоть и был уже совсем взрослый, все еще помнил, каково это – быть детьми.

– Я правильно поняла, что мальчик не ночевал дома? – сурово спросила женщина с собакой, оказавшаяся учительницей.

Я кивнул.

– У меня слов нет, – отчеканила она, – ребенок не ночевал дома, а родителями в этой истории даже не пахнет!

К нему!

Родителями в этой истории как раз пахло. И даже очень. Вернее, пахло валерианкой, которую глотала бабушка Бочкина. Запах был настолько сильный, что я почуял его еще от лифта. А еще я услышал, как ругается мама Бочкина. Идти туда не хотелось. «Ну, Бочкин, погоди, – подумал я, – найдем тебя, я тебе самолично дам по шее. За все эти выкрутасы».

А вот Долгорукая не робела. Она отряхнула снег сначала с себя, потом с меня, приняла вид отличницы (хотя и была ею) и уверенно нажала кнопку звонка. Дверь открыли тут же. Наверное, надеялись, что это блудный сын Бочкин вернулся. В прошлом году я видел эту картину, и экскурсовод полчаса рассказывал, как тяжелая судьба привела сына к дверям отца, который долгие годы ждал его и, даже ослепнув, узнал свое дитя. Вот так же и Бочкин должен был вернуться к порогу отчего дома и броситься в ноги родителям, но пока вместо него у его порога оказались мы с Долгорукой. Если бы не мы, снова подумал я, ничего такого и не случилось бы.

Мама Бочкина распахнула дверь, и мы увидели, как мгновенно погасла радость на ее лице. Она отступила внутрь, давая нам пройти, и сказала:

– Витя, где же Митька?

– Меня зовут Лена, – сказала вместо меня Долгорукая, – вы не переживайте раньше времени, пожалуйста. Мы обязательно найдем Митю. Мы просто хотели узнать, не оставил ли он записку или не взял, наоборот, что-то такое, что могло бы…

Но мама Бочкина так испугалась слов о записке, что громко охнула, зажала рот обеими руками и замотала головой.

– Нет-нет! Я не в том смысле! – громко и уверенно сказала Долгорукая. – Записку с адресом, где его искать. Ничего такого!

Если честно, я ничего не понял. Но уверенность Долгорукой хорошо подействовала на маму Бочкина. Она помогла Ленке снять пальто, дала нам тапочки и проводила нас в комнату Бочкина. И тут я должен признаться…

– Та-а-ак… – угрожающе произнесла женщина с собакой, – что еще?!

– Ничего такого, – ответил я, – просто должен сказать честно, что в комнате Бочкина я оказался впервые.