Любовь и кровь в снегах и льдах. Роман и повести

— Во-во, фундадор! — обрадовался Сергей. — Сейчас бы всем по литру фундадора на рыло…

Юра покрутил ручку карманного радиоприемника. Ненадолго задержал волну на последних новостях.

— …Всеобщую политическую стачку провели горняки Южного Уэльса… — вещал диктор, то исчезая, то снова появляясь в эфире, — …объявили голодовку… продол- жают борьбу за независимость и…

— Народ там воюет, борется за независимость, а мы тут, хрен знает, чем занимаемся… — задумчиво произнес Юлик.

— Ничего, Юля, не огорчайся, — успокоил его Марченко, — мы тоже голодаем!

Продолжая обследовать эфир, Юра наткнулся на бодрый женский голос, говоривший на иностранном языке. Потом вступили гитары, и кто-то запел по-английски.

— Во, Юра, оставь-ка это! — попросил Юлик.

— А кто это? — спросил Леня. — Что она сказала?

— Она сказала, — пояснил Эдик, — «для шестнадцати мудаков из Ленинграда, проводящих свои отпуска в горах Средней Азии, передаем песню Джорджа Харрисона "Пора домой"».

В этот момент снаружи послышались крики. Юра сделал приемник потише, и все внимательно прислушались.

На противоположной стороне протоки, превратившейся в бурую вздувшуюся реку, по колено в снегу стояли четыре небритых всклокоченных человека, в рваной вымокшей одежде, словно чудом уцелевшие после всемирной катастрофы. Среди них можно было с трудом узнать Валеру.

Поискав глазами и не найдя переправу, они быстро посовещались между собой и ступили в воду. Река набросилась на них, и поначалу им потребовалось немало усилий, чтобы не упасть. В середине протоки, где вода достигала уже до пояса, Валеру все-таки сбило течением. На мгновение его ноги показались на поверхности, но шедший следом успел схватить его за капюшон.

Истекая струями воды, они выбрались на сушу.

Через полчаса возвратившиеся уже доедали кашу.

— О, слушайте! — рассказывал парень с царапиной на щеке. — За перевалом стоят эстонцы, так у них там есть специальная «Целовальная команда» — женщины, которые целуют мужиков, вернувшихся с горы. Такие женщины, скажу я вам…

— Давно пора и нам завести что-нибудь подобное, — сказал Сергей.

— Кстати о женщинах: а где Настя? — спросил Валера.

— Да, Валера, мы тут не успели тебе сказать… — печальным голосом, каким обычно приносят соболезнования, произнес Юра. — Настя-то ушла!

— Как ушла?! — Валера застыл с не донесенной до рта ложкой. — Куда?! Совсем, что ли?! Она же тут до конца месяца собиралась остаться!

— Ну да, совсем, — виновато объяснил Юра. — Попрощалась, пригласила всех в гости и уехала с какими-то своими земляками вниз.

— Да? — некоторое время Валера переваривал новость, потом, как ни в чем не бывало, снова принялся за еду. — Ну, и черт с ней. Пусть у человека хоть раз в жизни останутся о мужиках хорошие воспоминания. Никто не приставал, не домогался, не пытался посягнуть…

— Как так, Валера? — обалдел Леня. — Выходит ты, значит, так и не посягнул?! Чем же ты тут, интересно, занимался столько времени?! Да ты просто какая-то собака на сене! Мы тут, можно сказать, Настеньку оберегаем, а он…

— Да вы тут все маньяки какие-то! — возмутился Валера. — Вам недоступна сама мысль о том, что можно заснуть, просто положив руку на грудь девушке…

— Да у нее грудь-то — в пол-Коновалова, — Марченко кивнул на вернувшегося с горы здоровяка с накачанными грудными мышцами.

Все засмеялись.

— Ну, не скажи, — горячо запротестовал Юлик.

— И вообще, — продолжал Валера, — о каком посягательстве может идти речь, когда по другую сторону Насти лежит Юлик, который каждое утро перегибается через нее и спрашивает: «Ну, как?»

— Валера, — произнес Эдик серьезно, — на самом деле то, что ты сделал, вернее то, чего ты не сделал, — это удар по нашему общему престижу… Представляешь? Она приезжает к себе на родину и начинает там всем рассказывать: была, дескать, на сборе у ленинградцев, одни мужики, шестнадцать, так сказать, членов «Буревестника» — и ни один не мог!.. Да ты, просто-напросто, уронил честь города!

Окружающие захохотали.

— Эдя, — не сдавался Валера, — а, по-моему, так она ушла потому, что ты ее утомил: «Настенька, заткни уши, Настенька, заткни уши…»

— Я ее утомил?! — Эдик был потрясен. — Да, если бы я ее действительно утомил, она бы не то, что до конца месяца, — она бы до конца года тут осталась!

— Надо было все-таки продать ее бабаям! — сказал Володя. — Ели бы сейчас шашлыки. Так сказать, лучше синица в руках…

Юлик взял стоявшую в углу гитару, подстроил струны.

— У ней такая маленькая грудь и шелковая кофта цвета хаки, — пропел он. — Уходит капитан в далекий путь, не видя девушку из Нагасаки…

Леня поставил в центр кастрюлю и открыл крышку. Пар окутал сидящих вокруг. Аэрофлотовской чашечкой он перемешал чай, затем наполнил граненый стакан и передал сидевшему рядом Валере. Тот взял его в руки и критически рассмотрел на свет:

— Что это за масонский чай?

— Обижаешь! — заступился Юлик. — Это еще крепкий!

— А к чаю что-нибудь будет? — поинтересовался здоровяк.

— Бочка варенья и ящик печенья, — ответил Эдик.

— «А не отъесть ли нам "Вдохновения"? — спросила графиня», — встрепенулся Марченко.