Любовь и проклятие камня

Он спросил, понимает ли она по-мински. Девушка едва кивнула.

— Не смотри на то, что я увечный. Мне и одной руки хватит, чтоб свернуть тебе шею, как цыпленку. Устал очень, спать хочу.

Сказав это, он лег и проспал почти двое суток. У Елены было достаточно времени, чтобы насмотреться на него. Она люто ненавидела ордынцев, разорявших родную землю. Ненавидела всех, кто так или иначе был связан с ними. Участь женщины и на родине была незавидной: ее и украли по дороге к жениху, к которому везли для замирения между княжествами. Но здесь все пугало: чужая речь, чужие обычаи, но пуще всего — безбожие!

У человека, которому ее подарили, была обычная внешность безбожника. Волосы с проседью смотрелись почерневшим серебром. Кожа натянута на широких обветренных, прокаленных солнцем скулах была не светлее горбушки хлеба, да и наощупь не мягче! Левый рукав был полупустым — в своей последней битве генерал потерял руку выше локтя. Девушка готова была к худшему и думала продать свою жизнь подороже, но безбожник не торопился задирать ей подол. Усадил в паланкин и повез в свое поместье в горах. Елена подумывала сбежать дорогой, но ухмыляющиеся рожи следующих вместе с ними ее пугали больше, чем непроницаемое лицо хозяина. Тот вообще будто забыл о «подарке». Лишь раз заглянул в паланкин и то только для того, чтобы отдать теплое меховое покрывало (на дворе стояла глубокая осень).

А потом один молодой купец из каравана стал все больше разговаривать с ней, улыбаться, на привалах подсаживаться ближе. И говорил он о том, как уже пять раз ходил по Великому Шелковому пути, как был в ее заснеженной стране, как вел торговлю с купцами. И обмолвился, что может помочь ей вернуться домой. Елена смотрела на купца и верила лишь в половину, но тут на одном из привалов затянул он песню на ломанном русском. Девушка, узнав мотив, заплакала. Генерал посмотрел на нее и промолчал.

По ночам они делили одну палатку: Елена думала, что генерал стерег ее, чтоб она не сбежала. Лишь спустя время поняла: стерег он ее от лиходумов да лиходеев, готовых отведать непривычной красоты. А как-то на привале генерал спросил ее о доме. Безбожнику-язычнику Елене не хотелось рассказывать о своем родном доме, но слово за слово, день за днем девушка рассказывала генералу о родине. Тот слушал ее ломаную речь, понимал лишь вполовину, но и этой половины ему хватило, чтоб принять судьбоносное решение.

— Дедушка решил помочь ей вернуться домой, — рассказывала Елень, — договорился с купцом, оплатил дорогу и охрану, и моя бабушка в счастливых слезах отправилась домой. Да вот только едва он отъехал, скрутили ее, и купец получил от караванщика деньги за красавицу-рабыню.

— Да его убить мало! — вспылил Чжонку.

Госпожа усмехнулась, покачиваясь в седле:

— Так же решил и мой дед, когда нагнал отряд. Там как раз не знали, как поступить с рабыней, заколовшей в шею караванщика. Мой дед ворвался и вызволил бабушку, а потом отвез к себе. Научил играть в бадук, держать меч, стрелять из лука.

— А как же…? — спросил было Чжонку и осекся.

— Моя мама и ее сестры? — спросила Елень, юноша смутился.

Женщина вздохнула.

— Человек может смириться, — ответила она и чуть погодя добавила, — если нет другого варианта. Одно могу сказать точно, как любили они, не любил никто и никогда. И уже не полюбит.

Вымолвив это, Елень замолчала и молчала до самого Ханяна. Соджун, замыкая отряд, смотрел ей в спину и тоже молчал. Он мог вообразить ее великого деда и светловолосую чужестранку рядом. Ему даже будто слышались их разговоры длинными зимними вечерами, когда остывшая темень караулит за порогом теплого дома. Видел, как мужчина, ровесник ему самому, склоняется вместе с девочкой чуть старше Сонъи над бумагой, выводя тысячесловие[2]. Сюй Вэй так крепко любил свою жену, что дал ее имя внучке, которую оставил собственный отец. Если бы дед Елень был купцом или чиновником, она бы уже давно была мертва. И эта мысль так напугала Соджуна, что он вздрогнул.

[1] В 1376 году Сюй Да выдал свою дочь замуж за Чжу Ди — четвертого сына Чжу Юаньчжана и будущего императора империи Мин. Две других дочери Сюй Да также стали женами тринадцатого и двадцатого сыновей Чжу Юаньчжана.

[2]“Тысячесловие” (千字文 «текст в тысячу знаков») — китайский текст философского содержания, датируемый V-VI вв., применяется для заучивания иероглифов.

Глава двадцать вторая.

Спустя несколько дней всей семьей они посетили храм, где заказали молебен для упокоения близких семьи Елень. Взяли с собой и Гаыль, которая, не выдержав, заплакала в храме. Соджун посмотрел на девушку и ее госпожу и вздохнул. Со стороны могло показаться, что именно эта простолюдинка, так отчаянно кланяющаяся божеству, потеряла мужа, а не молчаливая и бесстрастная госпожа. Та смотрела на Будду и столик с табличками и подношениями, и прекрасное лицо не выражало никаких эмоций.

По окончании службы Соджун передал пожертвование главному смотрителю, а, повернувшись, увидел, как Елень уходит в глубь сада при храме. Он отправил Гаыль с детьми домой, а сам пошел за госпожой.