Любовь и проклятие камня

Елень даже раскраснелась от гнева. Отвела глаза, задышала ровнее, смиряя злость. Она уже остыла. Уже успокоилась. Она негодовала и злилась тогда, когда Хванге прибежал в слезах домой. Она злилась, когда успокаивала Чжонку и заставляла его вернуться к учителю: юноша «не желал быть предателем» и не хотел возвращаться в класс. Госпожа была непримирима, поэтому Чжонку, возвышаясь над нею на добрую пядь, засопел обиженно носом, но все же поплелся на занятия. Чтобы он не заблудился и не сбился с пути, Елень отправила с ним Анпё. Юноша уважал слугу, который заменял ему отца, а потому пыхтел, возмущался, но шел к дому учителя. Анпё вернулся домой без молодого господина.

— Вы поэтому решили обучить детей стрельбе из лука? — спросил Соджун.

— И стрельбе, и бою с мечом — всему, чему сама обучена.

— Госпожа, — устало проговорил капитан, — вы считаете, что…

— Я знаю, что еще ничего не закончилось. Вы разве забыли, господин? Я — ваше проклятие. Нам эту вольность, это счастье мир не простит. Помяните мое слово! — припечатала тихо женщина, а потом, повернувшись к сыну, прокричала: — Пак Хванге! Я все вижу! Пять шагов назад!

Сказав это, она поднялась на ноги, спустилась с крыльца и пошла к сыну, обвязывая себя веревкой, чтоб поддернуть юбку вверх.

Соджуну ничего другого не оставалось, как наблюдать за ней. Она подошла к сыну, покрутила его зажатый кулачок, сравнила со своим и что-то объясняла и объясняла, склоняясь к макушке ребенка. Тот слушал жадно, боясь что-то упустить. И во всем этом обучении была какая-то непримиримость. Была какая-то острота и неизбежность. Была необходимость. Так ребенок простолюдина идет в лес следом за отцом и собирает хворост. Он может не идти, но тогда в семье будет меньше дров, чтоб приготовить еду или сохранить ночью тепло.

Капитан вздохнул. Он думал, что коли они стали жить свободно, станет проще. Проще не стало. Было легко и свободно только в стенах поместья. А за их пределами караулил жестокий мир. Он не смирился и не простил вольности капитану.

Через пару недель Соджун преподнес Елень и Сонъи подарки.

— В этом вам будет удобней тренироваться, — сказал капитан.

В свертках была мужская одежда. Но в отличие от обычной мужской одежды эта была изготовлена точно по размеру женщин, чтоб не стеснять движения.

Чжонку долго не мог успокоиться и смириться с несправедливостью мира. Азартней стал тренироваться, больше слушал и меньше говорил. Но все мужское, еще не до конца осознанное и принятое самим юношей, вставало на дыбы, когда Сонъи брала палку для тренировки. Девочка едва не плакала, но, глядя на мать, лишь плотней сжимала зубы. На ладонях кровоточили мозоли. Девочка дула на лопнувшие пузыри и молчала.

Чжонку обматал деревянный черен ее палки лоскутом ткани, чтоб облегчить страдания девочки, но воспитанной в мире и благости барышне было трудно. У нее не хватало сил натянуть тетиву лука. Тогда Чжонку придумал для нее тренажер: через широкую ветку старой хурмы перекинул веревку, на конце которой прикрепил груз, а на другом конце — петлю. Девочка садилась в тени дерева читать, просовывала тонкую ладошку в петлю и тянула веревку на себя — груз поднимался. Как только девочка переставала ощущать его тяжесть, Чжонку добавлял вес.

— Меня так отец учил, — признался юноша.

Сонъи посмотрела на него с благодарностью и улыбнулась. Хоть и нехотя, но воинская наука потихоньку вливалась в тонкую ранимую девичью душу.

Солнечные блики, слепя глаза, скакали на водной глади. Лес шелестел широкими в ладонь листьями, будто что-то пытался рассказать. Речная галька шуршала под ногами, а дыхание двух бьющихся на деревянных мечах было тяжелым. Чжонку все чаще отступал, все больше экономил силы, но Соджун даже не думал щадить сына. Рубаха ребенка прилипла к мокрому телу, по лицу тек пот — у отца едва дыхание сбилось. Юноша захватил клинок отца, повернул ладонь и почувствовал — меч противника перестал повиноваться своему хозяину и острие устремилось в землю, следую воле Чжонку. Мальчик улыбнулся и поддался искушению — его повлекло за клинком. Запоздало он услышал сбоку тяжелый вздох госпожи, а потом увидел глаза отца и понял, что проиграл. Клинок Соджуна все еще летел вниз, а запястье, ослабевшее мгновенье назад, вдруг обрело небывалую крепость: клинок устремился вниз и вправо, противника повело за ним, и через мгновенье в живот подростка воткнулось деревянное острие.

— Как говорит госпожа: был бы меч настоящим — была бы дырка, — сказал раздосадованный Соджун, убирая оружие.