Любовь и проклятие камня

Хрупкие плечи опущены. На левом повязка. Белая юбка-чима слепит глаза. Коса тяжелой змеей лежит на груди, которой тесно в широком поясе юбки. Она поднимается и опускается и от этого завораживающего движения в голове становится пусто и жарко. Жилка бьется на тонкой шее пойманной птицей, и собственное сердце словно сходит с ума, желая вырваться из груди! Капитан сделал еще один шаг, Елень тут же устремляется к нему и прижимается всем телом. У Соджуна вмиг перехватывает дыхание. Он едва владеет собой. Едва может говорить. Тонкие пальцы гладят его мозолистую ладонь, и Соджун не сразу это понимает, а когда понимает, его окутывает жаром, и он не в силах стоять.

— Госпожа… — только и смог выдохнуть он.

Елень слышит, как под ухом бьется, надрываясь в своем неистовом беге, сердце мужчины.

— Я… пришла к вам…

Его накрывает удушливой волной желания, но пока он еще может с ней справиться, пока может… Отводит женщину от себя, заглядывает опьяненными страстью глазами в ее зеленые, кажущиеся темными, омуты.

— Елень…

— Я пришла к вам…

Ладонь скользит по шелку юбки, руки притягивают тонкий стан, а губы находят губы. Соджун не торопится. Он словно пьет нектар маленькими глоточками, словно пробует на вкус. Она не обнимает в ответ, и капитан решает, что это из-за плеча. Жесткая рука ложится на бархат щеки, и Елень едва заметно вздрагивает. Капитан будто трезвеет. Он вглядывается в лицо любимой женщины, обнимает ее, и вдруг замечает: она не обнимает его не из-за руки, а из-за того, что сильно сжимает кулаки, комкая в них юбку…

Соджун отпустил женщину и даже сделал шаг назад. Она тут же вскинула на него глаза.

— Господин…

— Зачем ты пришла?

Ее губы дрогнули, и она опустила глаза.

— Я пришла к вам.

— Зачем?

Елень покраснела и подняла на него взор.

— Как ваша наложница.

Соджун едва устоял на ногах. Удушливо-ядовитая волна поднималась в груди.

— Зачем?

Елень едва стояла, и капитан заметил ее волнение, заметил ее кажущийся отрешенным взгляд. Она сделала шаг навстречу, наступив на одеяло.

— А зачем… приходят наложницы? — едва выдавила женщина и подняла-таки взор на Соджуна.

Тот смотрел так, словно пытался ее прочесть, словно пытался перевести ее действия на понятный ему язык. И тогда он сделал то, от чего у самого качнулся пол перед глазами. Одна рука обняла женщину, а вторая — скользнула от плеча вниз и сжала по-хозяйски грудь. Елень рванула из мужских рук так, что споткнулась об одеяло и неуклюже села под ноги капитана. Она ошарашенно смотрела снизу-вверх и ее трясло. Соджун наклонился и рывком поставил ее на ноги, тряхнул, сжав плечи, позабыв о ране.

— Зачем ты пришла? Зачем? — зашипел он, прожигая ее глазами.

— Затем, что дети наложниц…

Что-то лопнуло в груди и расплавленным воском обволакивает сердце. И терпеть нет мочи!

— Дети? Дети? — едва смог вымолвить он, и она подняла на него глаза. — Дети? Так все дело в них? Ты пришла из-за указа… Ты пришла сюда, чтоб предложить себя из-за детей. Чтоб продать себя ради них! А ты хоть раз подумала обо мне? О моих чувствах? О моей любви? Наложница? Наложница??? Скажи… Скажи, когда я относился к тебе, как к своей наложнице? Как ты смеешь? Как ты можешь?

Слова давались ему с превеликим трудом, он едва держал себя в руках, он едва понимал, что происходит. Он держал ее за плечи, и она не отводила взгляда от его глаз, в которых было столько боли. Пожар в груди охватывал все сильней, и Соджун вновь привлек к себе женщину.

— Ты сама пришла, как наложница, — едва только вымолвил он и опрокинул ее на пол, наваливаясь сверху, подминая под себя податливое женское тело; тело, к которому он так мечтал прикоснуться.

Он раздирал на ней одежду и не в силах ждать и терпеть оторвал тесемки-завязки на юбке. Ладонь полезла под шелк, и Соджун сам чувствовал, как мозоли оставляют полосы на нежной коже, так как шаровар сейчас на Елень не было. На ней вообще ничего кроме юбки не было! Капитан зацеловывал ее до синяков, тискал в руках, обнимал, придавливая своим телом к полу. Он сел лишь для того, чтобы развязать гашник на штанах, и вдруг замер. Прямо перед ним пятиконечной звездой, раскинув руки и ноги в стороны в разодранной одежде лежала женщина, которую он любил больше всего на свете. Она не сопротивлялась, не отталкивала его, смиренно приняв свою участь, будучи готовая удовлетворить похоть своего хозяина. Только напряженные пальцы раскрытых ладоней едва заметно дрожали, словно пытались срастись с полом, словно пытались стать с ним единым целым, исчезнуть, спрятаться. Да по безразличному лицу, которое было повернуто к светцу, текли беззвучные слезы. В этот момент Соджуну захотелось умереть.

Он поднялся тяжело, будто был пьян. Его даже качнуло. Подхватил свой ханбок, влез в рукава, но не смог завязать тесемки — так сильно тряслись руки. Шагнул к брошенному на пол покрывалу и накинул его на расхристанную женщину. Она не шевельнулась.