Любовь и так далее

Внезапный страх: а вдруг она умерла и в ее квартирку въехали нагловатые молодые супруги, которые перекрасили охристую дверь, повесили на окна веселенькие римские шторы и выкорчевали дерево, чтобы освободить место для своего техногенного пикапа? Ох, пожалуйста, дождитесь меня, миссис Дайер. Смерть знакомого человека лишь мимолетно задевает другую ноту – челесту, а не мощные оркестровые колокола, но это служит верной меткой безжалостного предательства Времени. Смерти знакомых оказываются «фактами жизни», о которых любят рассуждать «гадатели», но смерти тех, кто входит, пусть мимолетно, в оркестровую партитуру нашей жизни, заставляет нас почувствовать болотный газ тлена.

Молю Бога, чтобы миссис Дайер оказалась жива. Пусть зеленеет, как лавр, эта араукария, пусть гелиотропно поднимается голова-подсолнух на прерывистый звонок Оливера.

ДЖИЛЛИАН:

– Интересно, кто тут жил до нас, – заговорила Софи.

– Разные люди. – Ничего умнее я не придумала.

– Интересно, куда они подевались, – продолжала она.

Это был даже не вопрос, равно как и первая реплика, но я насторожилась. А в голове пронеслось: жаль, что сейчас рядом нет Стюарта, он бы нашелся с ответом, тем более что переезд задумал именно он. Он втянул нас в эту историю.

Нет, мы сами себя втянули.

Нет, это я нас втянула.

У меня есть способ пресечь такие мысли: выйти на улицу и всматриваться то в один конец, то в другой. Улица обычная – примерно сотня домов, по пятьдесят на каждой стороне, соединены ленточной застройкой по двадцать пять зданий, все относятся к поздневикторианскому периоду, все неразличимы. Высокие, узкие террасные дома из желтовато-серого лондонского кирпича. Полуподвал, три этажа, дополнительные комнаты на лестничных площадках между этажами. Крошечный садик, десятиметровый задний дворик. Я внушаю себе: это всего лишь один из сотни домов-близнецов на этой улице, один из тысячи в этом районе, один из сотен тысяч в Лондоне. Так ли важен номер на двери? Ванная комната и кухня переоборудованы, внутри сделан ремонт, устраивать себе мастерскую, как раньше, на верхнем этаже я не собираюсь – размещу ее где-нибудь в серединке, чтобы отличие было, а если что-нибудь все же напомнит мне о событиях десятилетней давности, возьмусь за малярную кисть. Да и дочки привносят новизну. И кота было бы неплохо завести. Все новое можно только приветствовать.

Вы, наверное, скажете, что я прячу голову в песок; что ж, видимо, так и есть. Но по крайней мере я отдаю себе отчет в своих действиях. Ведь по прошествии времени жизнь так и складывается, верно? Все так живут. Одних вещей избегают, на другие закрывают глаза, третьих сторонятся. Это нормально, это по-взрослому, это единственный способ выживания, если ты при деле, если у тебя есть работа, есть дети. Тот, кто молод, или не имеет работы, или богат, кто располагает либо временем, либо деньгами, либо тем и другим, тот может позволить себе… вылетело слово… противостояние, изучение каждого нюанса отношений, раздумья над вопросом: почему именно ты поступаешь именно так? Но большинство притерпелось. Я не спрашиваю Оливера ни о его проектах, ни о его настроениях. Соответственно, и он не спрашивает: а нет ли у тебя ощущения загнанности, опустошенности или изнеможения, да мало ли о чем можно спросить. Но он, вероятно, не задает вопросов потому, что они не приходят ему в голову.

За дверью черного хода находится довольно новый, вымощенный красным кирпичом дворик-патио, которого прежде не было, там пробивается старая, но достаточно нейтральная трава, растет беспорядочная смесь цветов и кустарников. Вчера я выкорчевала два знакомых куста, оставшихся с прежних времен. Узнала их только потому, что сажала своими руками, – сирень, которая, по моим расчетам, должна была привлекать бабочек, и багульник, просто в знак оптимизма. Выкорчевала, бросила на землю и обрубила корни. Потом развела костер и сожгла. Оливер гулял с детьми, а когда пришел и заметил, что я сделала, промолчал.

Вот, собственно, и все, что я собиралась сказать.

Стюарт, кажется, ждет, чтобы мы пообвыклись. На новоселье прислал свиной окорок.

ЭЛЛИ: Новая мастерская намного лучше. Больше места, больше света. А если бы этажом выше, так света было бы еще больше. И шума меньше. Но, думаю, как раз по этой причине они устроили наверху спальню. Короче, мое дело маленькое.

Я только что разобралась с картиной Стюарта. Расчистка не пошла ей на пользу, это точно. Держать ее здесь, в мастерской, было немного стремно. Я поймала себя на том, что занимаюсь ею только в одиночестве. Как-то она покосилась на эту картину и говорит: «Такую дешевле сжечь». Я неопределенно хмыкнула, вроде как согласилась, и голову опустила.

– Это заказ мистера Хендерсона, – сказала я себе: потренировалась на тот случай, если придется обсуждать с ней.

Стюарту, по его просьбе, я позвонила на мобильный. Он сказал, что будет очень хорошо, если я привезу картину сама, а потом мы куда-нибудь сходим. Не совсем приглашение, не совсем распоряжение, а как бы утверждение. Я обозначила сумму по счету.