(7) Секс с частичным проникновением, задержка оргазма, карезза, прерванный половой акт, взаимная мастурбация, острый меч между обнаженными телами, шотландская любовь (так остроумно французы прозвали петтинг в одежде), сдвинутые вместе односпальные кровати, пояса верности, целибат, вариант Ганди, все то, что мешает реальному слиянию реальных тел, – ну уж нет. Забудь. Заебудь.
ДЖИЛЛИАН: Это всегда компромисс, вы согласны? Если, конечно, не пускаешься во все тяжкие, чтобы забеременеть. От таблеток я начала толстеть. От спирали усиливалось кровотечение, да и доверия к ней не было: у одной знакомой спираль вышла вместе с последом при первых родах. Так что остается извечный выбор между презервативом и колпачком. Оливер презервативы ненавидит. Вообще говоря, он и пользоваться ими толком не умеет (потому и ненавидит). А когда он корячится на своей стороне постели и сыплет бранью, как будто во всем виновата я, а то и швыряет окаянную резинку через всю спальню – тут у кого хочешь всякое желание пропадет. Одно время он привлекал к этому процессу меня. Ему нравилась такая материнская забота. Но с началом депрессий у него от этой возни порой… то есть частенько… в самый неподходящий момент пропадала эрекция. Тут уж я сама начала всерьез тревожиться, как бы резинка не соскочила когда-нибудь у меня внутри.
Остается колпачок. Тоже несовершенное средство. Но по крайней мере, за него отвечаю я сама. Меня это устраивает. И Оливера, по-моему, тоже.
ОЛИВЕР: Я что хочу сказать. Когда мы жили во Франции. Идешь в аптеку. Просишь
ТЕРРИ: Дело было на первом или втором году нашей семейной жизни. Еще до обращения к психологу. По моим прикидкам – когда Стюарт начал приходить в себя. Дома появился степпер, был куплен абонемент в спортзал, по воскресеньям совершались пробежки. Пропотев, Стюарт считал пульс. Приятно было посмотреть. Все для здоровья. Казалось бы, видно невооруженным глазом. Но это лишь по первости.
Ему не нравилось, что я каждый день глотаю таблетку. Мы обменивались шуточками насчет генной инженерии, производства экологически чистых продуктов и так далее. Он предложил перейти на другие таблетки, которые надо принимать наутро после акта. Доза гормонов ниже, половой жизни не мешает – все логично. Глотала их месяца два-три, а как-то в воскресенье хвать – не могу найти. Я, может, и не аккуратистка, но есть какие-то вещи, которые у женщины всегда лежат в определенном месте, – к ним относятся и противозачаточные. Стюарт даже бровью не повел, а я переполошилась и стала обзванивать аптеки – по воскресеньям многие не работают. Помчалась на другой конец города. За рулем был Стюарт, но я все время подгоняла: давай быстрее, а он говорит, да вряд ли там у тебя что-то есть, но ни ты, ни я знать наверняка не можем. А я думаю: вот сейчас тряхнет нас на какой-нибудь колдобине – и там все, так сказать, активизируется.
Через несколько дней нахожу свои таблетки под коробкой «клинекса». Как они туда попали? Ну все, думаю, мозги набекрень. Проходит месяц-другой, наступает очередное воскресное утро – и таблеток опять не нахожу, а умом, как в прошлый раз, понимаю, что дни – самые рискованные. Стюарт уже шагает на своем степпере, я такая врываюсь к нему: «Ты что, прячешь эти сраные таблетки, Стюарт?», и этот мистер Спокойствие, мистер Здравомыслие клянется, что ни сном ни духом, а сам знай вышагивает вверх-вниз, вверх-вниз и затем пульс у себя нащупывает. Ну, тут у меня совсем крышу снесло. Столкнула его со степпера и, как была, в халате, босиком, помчалась на машине в дальний конец города – в знакомую аптеку. За прилавком стоит тот же провизор и вздергивает бровь, типа: леди, пора вам упорядочить свою жизнь. Так я и сделала – вернулась к привычным таблеткам. Которые «до того» и «независимо ни от чего».
МАДАМ УАЙЕТТ:
11
Отнюдь не шалашник
СТЮАРТ: Строго по секрету Джиллиан мне рассказала, что у Оливера после смерти отца случилось небольшое нервное расстройство. Я говорю:
– Отца он ненавидел. Вечно его поносил.
А Джиллиан:
– Да, знаю.
Я долго об этом думал. Мадам Уайетт предложила мне сложное многоступенчатое объяснение. Я предложил простое: Оливер – лжец. Всегда таким был. Может, он и не испытывал ненависти к отцу, а только вид делал, чтобы вызвать к себе сочувствие. Может, на самом деле он даже любил отца, а после его смерти мучился не столько скорбью, сколько угрызениями совести за то, что годами его поносил, вот нечистая совесть и довела его до нервного срыва. Как вам такие доводы?