Любовь и так далее

Я объяснил, что это как раз и есть причина отказываться от работы, неоспоримое оправдание апатии, избытка черной желчи, Меланхолической Болезни – называйте как угодно. Кто-то из нас приходит в эту юдоль слез с чувством обделенного пасынка Судьбы, другой – предоставляю вам угадать – тотчас же достает рюкзак, наполняет фляжку водой, проверяет запас мятных пряников и широким шагом устремляется по первой попавшейся тропе, не разобравшись, куда она ведет, но в полной уверенности, что у него каким-то образом «дело движется», а брезентовые штаны способны защитить от землетрясений, лесных пожаров и хищных зверей.

– Пойми, надо видеть перед собой цель.

– Э-э-м-м.

– Какой-то ориентир.

– Э-э-м-м.

– Ну и какая у тебя цель?

Я вздохнул. Как выразить зарождающиеся движения артистических наклонностей языком бизнес-плана? Я заглянул в пивной стакан нашего Стю-беби, как в магический кристалл. Ну что ж.

– Нобелевская премия, – предположил я.

– Сдается мне, путь неблизкий.

Вы, наверное, согласитесь, что Стюарт эпизодически попадает не в бровь, а в глаз. Но его натруженный и почерневший большой палец левой руки свидетельствует о регулярном попадании в более привычную цель, однако эпизодически, Стюарт, эпизодически…

СТЮАРТ: Я то и дело начинаю составлять перечень. Лжец, паразит, совратитель чужих жен – это начальные позиции. Дальше идет Пустобрех. Тут я себя окорачиваю. Нельзя поддаваться на провокации Оливера, особенно когда они проявляются у него на уровне чувств. Если чувства беспричинны, они не находят выхода. А раз они не находят выхода, им ничего не стоит пойти вразнос.

У нас получилось вполне осмысленное обсуждение, хотя со стороны Оливера беседа перемежалась потугами на остроумие. Я заставлял себя пропускать их мимо ушей, поскольку все, что я делаю, делается ради двух маленьких девочек. И ради Джилл. А что там говорит и думает Оливер, меня не волнует. Лишь бы он поступал так, как лучше для них.

Оливер будет у меня координатором по транспорту. К работе приступает с понедельника. Это новая должность, которую я создал специально под него. Возможно, ему придется на время отодвинуть все прочие устремления, но, если у него появится нормальная работа, он повзрослеет. А это, в свою очередь, будет, как мне кажется, работать на его устремления.

ОЛИВЕР: Давным-давно, в царстве грез, когда мир был юн и мы были юными вместе с ним, когда кипели страсти и сердце неутомимо разгоняло кровь, когда Стюарт и Оливер ненадолго почувствовали себя графом Роландом и графом Оливьером, отчего половина лондонского почтового округа зазвенела от ударов дубинок по доспехам, вышеозначенный герой, нареченный Оливером, преподнес… хм… вам следующую Мысль Дня, если истину возможно преподнести на блюде. А истину в самом деле нужно преподносить на блюде, хотя в моем меню этот деликатес дополняется крупнозернистой горчицей, ароматными пряностями и парой фантастических гарниров для придания вкуса. Как я уже сказал, моя резолюция, принятая в тогдашней непростой ситуации, звучала следующим образом:

Стюарту – уйти в тень. Оливеру – выйти из тени. Обиженных быть не должно. Джиллиан и Оливер обязаны жить долго и счастливо. Стюарт останется их лучшим другом. Вышеизложенное обязательно к исполнению. Как вы расцениваете мои шансы, высоко? До небес?

Я видел по вашим лицам – скептическим до неприличия, – что вам этот пейзаж изобретательности видится не более правдоподобным, чем какой-нибудь водевиль. А я, считай, сравнился в своей дальновидности со святым Симеоном Столпником в Теланиссе. Не случилось ли, как сказывал я вам, маловеры?

Как сказано об аскете и отшельнике Симеоне, «отчаявшись уйти от мира горизонтально, он попытался уйти вертикально». Столп, на котором он поселился, вначале едва доставал до птичьей кормушки, но Симеон годами его надстраивал, устремлял все выше к небу, и сие амбициозное жилище, обзаведясь навершием с площадкой и балюстрадой, достигло шестидесяти футов в высоту. Кажущийся парадокс такой жизни заключался в следующем: чем выше возносился святой Симеон Столпник над terra firma[52], тем больше прирастала его мудрость, и страждущие толпами тянулись к нему за советом и утешением. Красивая притча о мудрости и ее постижении, n’est-ce pas?[53] Мир отчетливо видится только с высоты. Башню из слоновой кости порицали, вне сомнения, лишь за ее богатую облицовку. От мира уходят, чтобы постичь мир. Уходят к знанию.

Au fond[54], вот почему на протяжении десятилетий я выступаю стойким противником того рода занятий, который на языке родителей и наставников зовется «нормальной работой». И вот до чего докатился, господи прости, на четырех колесах: святой Симеон Логистик.