На обратном пути Мотовилову пришлось заночевать на одной из почтовых станций. Разбирая свои рукописи, Мотовилов наткнулся на записку об исцелении бесноватой девицы-дворянки Еропкиной. Исцелилась же она у раки с мощами святителя Митрофана Воронежского.
«Я задумался, – пишет Мотовилов, – как это может случиться, что православная христианка, приобщающаяся Пречистых и Животворящих Таин Господних, и вдруг одержима бесом, и притом такое продолжительное время, как тридцать с лишним лет.
И подумал я: вздор! Этого быть не может! Посмотрел бы я, как бы посмел в меня вселиться бес, раз я часто прибегаю к Таинству Святого Причащения».
И в это самое мгновение, страшное, холодное, зловонное облако окружило Мотовилова и стало входить в его судорожно стиснутые уста.
Как ни бился несчастный Мотовилов, как ни старался защитить себя от льда и смрада, зловонное облако вошло в него.
Руки Мотовилова были точно парализованы и не могли сотворить крестное знамение. Застывшая от ужаса мысль не могла вспомнить спасительного имени Иисусова. Отвратительное, ужасное совершилось, и для Николая Александровича наступил период тягчайших мучений.
Собственноручная рукопись его дает такое описание мук, испытанных им:
«Господь сподобил меня на себе самом испытать истинно, а не во сне и не в привидении, три геенские муки: первая – огня несветимого и неугасимого ничем более, как лишь одною благодатию Пресвятого Духа.
Продолжалась эта мука в течение трех суток, так, что я чувствовал, как сожигался, но не сгорал. Со всего меня по 16 или 17 раз в сутки снимали эту геенскую сажу, что было видимо для всех.
Перестали эти муки лишь после исповеди и причащения Святых Таин Господних, молитвами архиепископа Воронежского Антония, и заказанными им по всем 47 церквам воронежским и по всем монастырям заздравными за болящего болярина раба Божия Николая, ектениями.
Вторая мука в течение двух суток – тартара лютого, геенского, так, что и огонь не только не жег, но и согревать меня не мог. По желанию его высокопреосвященства архиепископа Воронежского Антония я с полчаса держал руку над свечой, и она вся закоптела донельзя, но не согрелась даже.
Опыт сей удостоверительный я записал на целом листе (бумаги) и к тому описанию собственноручному на ней свечною сажею мою руку приложил.
Но обе эти муки по причащении давали мне хоть возможность есть и пить, и спать немного мог при них, и видимы они были всем.
Но третья мука геенская, хотя на полсуток еще уменьшилась, ибо продолжалась только полторы суток и едва ли более, но зато велик был и ужас и страдания от неописуемого и непостижимого.
Как я и жив остался от нее! Исчезла она от исповеди и причащения святых Тайн Господних: на этот раз сам архиепископ Антоний из своих рук причащал меня оными.
Третья мука была – червя неусыпаемого геенского, и червь этот никому более, кроме меня самого и архиепископа Антония, не был виден, но я весь сам был преисполнен этим наизлейшим червем, который ползал во мне во всем и неизъяснимо грыз всю мою внутренность, но и выползаючи чрез рот, уши и нос, снова во внутренности мои возвращался…»
Летопись Серафимо-Дивеевского женского монастыря, составленная архимандритом Серафимом (Чичаговым) донесла до нас изложенные описания из жизни Николая Александровича Мотовилова – усердного послушника Саровского старца Серафима, его великого почитателя. За неверие свое более 30 лет терпел Мотовилов бесовские нападения, затем исцелен был.
Приведем небезынтересное воспоминание из более поздних времен, относящееся к началу века. Это выдержки из бесед оптинского старца Варсонофия от 22 декабря 1909 года.
В Оптиной пустыне подвизался послушник, фельдшер Иван. Был он из Тульской губернии. Захотелось ему научиться искусству волхвования. Нашел он себе чародея-учителя, и тот согласился обучать. Скоро стал Иван видеть самоих духов. Бестелесные духи стали являться чувственным образом. Иногда являлись в виде человека, иногда в виде кошки, или даже в виде лунного луча.
Милосердный Господь не пожелал погибели запутавшейся души. Неисповедимыми путями привело фельдшера в Оптину пустынь к старцу Амвросию.
Как-то после вечернего правила, когда все уже спали, видит фельдшер у себя в комнате человека преклонных лет.
Двери были крепко заперты, вспоминал фельдшер, никто посторонний войти не мог. Незваный гость начал разговор:
– А ведь ты очень негодно поступил, был нашим другом, мы уже некоторые тайны сообщали тебе, и вдруг ты все бросил и привязался к этому старичишке (имелся ввиду старец Амвросий).
– Что же мне делать? – спрашиваю.
– А вот что, как ты бросил нас, так брось и его. Только пожелай, и я тебя в одно мгновение перенесу отсюда к твоему бывшему наставнику.
– Да у меня шубы нет, а на дворе мороз.
– Не беспокойся, и лошади и шуба – все есть.
– Скит заперт.
– Перелезем через ограду, а там уже тройка ждет.
– Но кто же ты? Видно, демон? Господи, Иисусе Христе, помилуй мя!
Злой дух мгновенно исчез.