Любовь к деньгам и другие яды. Исповедь адвоката

— Лес рубят, щепки летят, — киваю я. — То есть головы. Любая идея так или иначе несет в себе недостатки. Это я способен понять. Я также способен понять, что вы не обязаны церемониться с противниками своих идеалов и накидывать платок на каждый рот: каждому своя дорога, цель и средства ее достижения. Вы не поверите, но я также вполне способен увидеть разумное и полезное в том, что группа молодых людей увлечена идеей, которая витает в воздухе: современная монетарная система, несомненно, устарела и не соответствует больше — если вообще когда-либо соответствовала — растущему самосознанию мыслящего человека. Это очевидно как законодателям моды на деньги — частным совладельцам ФРС США, так и всем, кто смотрит дальше своего носа. Однако там, за этим самым носом, может начинаться мир настолько отличный от вашего, что единственно важным вопросом, которым стоит задаваться в контексте новой благой вести, которую вы принесете людям, станет вопрос, готовы ли вы убить за нее? Чтобы не быть голословным, предлагаю перейти к опытам на людях.

Я бросаю на стол конверт.

— Ваша работа?

Я слежу за лицом Гарри.

Какое-то время тот продолжает смотреть и молчать, затем, подкатив коляску вплотную к столу, берет конверт почему-то обеими руками: одной рукой он подгребает конверт к другой так, будто пальцы рук его не слушаются. Даже это простое движение стоит Гарри многих усилий, и только теперь я понимаю, насколько изломано болезнью его тело. Никто не помогает Гарри.

Гарри открывает конверт и читает так хорошо уже знакомые мне два слова. Лицо Гарри почти не меняется, когда он поднимает голову и взглядом ищет кого-то в людях, стоящих за столом.

Хлопает входная дверь.

* * *

Мы — я, Гарри и Оля — сидим на кухне и пьем чай.

Невыносимо пахнет печеньем.

— Мы всегда с ним спорили. — Гарри все еще держит в руках мое письмо, немного на отлете, будто боясь испачкаться, но я понимаю, что ему просто сложно согнуть руки в локтях. Создается странное, неловкое впечатление, что Гарри разговаривает непосредственно с письмом.

— Вы расходитесь во мнении?

— Часто.

— Давно дружите?

— С детства.

— Гарри. В сложившихся обстоятельствах я вынужден просить вас ответить мне на еще один вопрос. Максимально честно. Это мог написать кто-то из ваших?

Гарри переводит взгляд с письма на меня.

— Это похоже на допрос.

— А это… — я аккуратно беру письмо из рук Гарри, — …похоже на угрозу моей жизни. Вы вольны считать это чем угодно, просто ответьте на вопрос. Как видите, я без протокола… — мягко добавляю я. — Пока.

Гарри подъезжает ко мне вплотную, так близко, что я вижу, как ходят желваки на его скулах.

— Пошел вон… — говорит Гарри.

Аккуратно, стараясь не зацепить кресло Гарри, я встаю.

Иду к прихожей, и никто меня не провожает, и я им за это почти благодарен.

Выхожу из подъезда, сажусь за руль. Что я здесь делал? Зачем приезжал? Просто сдали нервы? Пытаюсь проанализировать произошедшее, но что-то мешает мне сосредоточиться.

Я проезжаю больше половины пути к дому, прежде чем понимаю, что именно меня так раздражает.

В машине пахнет печеньем.

* * *

Из материалов дела: «В течение 20 дней после задержания подозреваемых по делу гражданина И. Я. Левина обвинение было предъявлено всем фигурантам дела, включая установленного следствием заказчика попытки убийства, гражданина NN, оказавшегося близким знакомым и непосредственным конкурентом гражданина Левина по строительному бизнесу».

Судный день

День как день, если вы не истец и не ответчик.

Только для этих двух этот день наполняет жизнь новыми смыслами. Какая бы ни была страна, как бы ни была продажна или, наоборот, справедлива судебная система, каково бы ни было правительство, какая бы смута или, наоборот, совершенная ясность ни сопутствовали делу, кто бы ни был судьей (за исключением разве что инквизиторов), кто бы ни был обвинителем и адвокатом, кто бы и какие бы роли ни играл в этом спектакле, призванном убедить всех нас в верховенстве закона над хаосом человеческих страстей, что бы и кто бы ни предпринял в ходе дела, во время Судного дня каждый все равно надеется. И каждый — на что-то свое. Так было всегда, и всегда будет, пусть даже шансов мало или даже нет вовсе, чем их меньше, тем безумней надежда.

Можно долго смущать читателя подробностями малыми, средними или большими, эпатировать деталями событий, намеками на необычность и присущую детективную туманность обстоятельств, приведших всех фигурантов дела Левина в зал суда. Достаточно, если я скажу, что все сколько-нибудь значительные фигуранты дела — кроме Левина — собрались сегодня в зале суда. Не все по своей воле, как например NN — заказчик убийства.