Любовь к деньгам и другие яды. Исповедь адвоката

Неожиданное решение суда вызвало немалый интерес и недоумение также среди журналистов, занимающихся освещением судебной практики. Ведь оно может иметь прецедентный характер, позволяя убийцам разгуливать на свободе, несмотря на объективное доказательство их вины. Очевидно только одно: подобное решение не прибавит доверия и уважения к нашему суду со стороны обычных налогоплательщиков. Стоит также добавить, что, по данным THE ONLY NEWS, к чудесному освобождению NN могли быть причастны влиятельные силы, связанные с одним из российских олигархов. Агентство намерено следить за развитием данной ситуации».

* * *

Мне случалось проигрывать.

Как и всякий адвокат, я не афиширую подобные истории, но делаю выводы.

С момента получения на руки приговора суда об оправдании NN прошли всего сутки. Сутки, наполненные тишиной. Мне никто не звонил, даже Левин. Не звонил Полозов. Не позвонил ни один клиент, ни один знакомый. Я как будто бы выпал из бешеного темпа столичной жизни, выпал и летел вниз, и высота, с которой я падал, была такова, что последствия произошедшего попросту не могли нагнать меня в воздухе. Но я знал, что, как только я упаду, они непременно настигнут меня все разом.

И я оказался прав.

Через сутки дело стало громким. Пресса рвалась за комментариями, семья хотела вернуться в город, и мне еле удалось ее отговорить.

Мне пришло новое письмо с угрозами, и на этот раз его экспертиза, как и экспертиза предыдущих, не дала никаких результатов: бумага, какую можно купить в любом магазине, клей — то же самое, работали аккуратно, в перчатках и с пинцетом. Ничего.

Тупик.

Я обжаловал приговор суда. Слушание назначили на удивление быстро — через месяц.

Левин на это время уехал за границу, опасаясь повторного покушения.

Я написал заявление в полицию, где высказал свои подозрения по поводу Сергея Топоркова — революционера-антикапиталиста. С этого момента писем больше не было.

Это был мой последний месяц в живых. Знай я это раньше, я бы прожил его по-другому, я же провел его так, как проводит 99 % постоянно надеющихся на лучшее людей: за работой.

Ко дню окончательного заседания вышестоящего суда по делу Левина я был готов к нему так, как готов может быть только АдвокатЪ — от А до Ъ.

Тот день в суде слился для меня в поток перерывов, кофейных пауз, каких-то прерванных разговоров, телефонных звонков, неоконченных действий.

Я не закончил разговор с женой. Я позвонил было матери, но мне позвонили по второй линии, и я отвлекся. Я приехал в суд за час до начала заседания и за этот час ожидания встретил трех людей, которых не видел больше десяти лет. Все было наскоро, суетно, мелко, раздроблено и неопределенно. Все было не завершено. И что-то мешало мне закончить, завершить, поставить точку хотя бы в одном из множества крохотных суетных делишек, на которые при прочих равных мы не обращаем никакого внимания, но которые оказываются вдруг так важны в той картине мира, которую мы будем вынуждены рассматривать в ближайшем будущем. Будущем, о котором еще не догадываемся.

* * *

— Кто вы такой?

Я слышу свой голос со стороны. «Лыжник» молчит. Молчит и улыбается.

— Что вам нужно?

Выстрел

Оказывается, смерть — это совершенно не больно, только немного звенит в ушах.

Нет. Сильно звенит в ушах. Разве так сильно должно звенеть в ушах после смерти?

Я открываю глаза.

Вижу грязные черные ботинки.

Пистолет лежит рядом с ботинками.

Я лежу рядом с пистолетом и со всей ясностью неожиданно избежавшего смерти человека понимаю, что сегодня с утра, еще до того, как, заглянув на чашку утреннего кофе в свой любимый ресторан, я узнал, что неделю назад некто NN заказал на вечер этого дня банкет на двести персон, несмотря на то что он никак не мог, не должен был знать, что в ходе четырехчасового заседания Московского городского суда судья Ирина Врушева вынесет ему, NN, обвиняемому в заказном убийстве, оправдательный приговор и освободит прямо в зале суда, еще до того, как, приехав вечером в свой офис, я потеряю сознание от удара по голове и очнусь примотанным к стулу изолентой, еще до того, как человек в идиотской лыжной маске направит мне в лицо пистолетный ствол, до того, как я пойму, что сейчас умру, до всего этого я был совершенно уверен в том, что закрыл террариум.

Держать террариум закрытым — прямая обязанность каждого владельца тигрового питона. Мне уже случалось нарушать ее, и тогда уборщица Зульфия, в случае если видела крышку незапертой, всегда звонила мне в страхе и отказывалась убирать кабинет, ссылаясь на то, что «шайтан опят на сивабоде».

Человек в лыжной маске лежит на полу, половина его тела скрыта от меня столом, его ноги в грязных ботинках судорожно скребут пятками по полу, оставляя след на паркете. Он даже не пытается дотянуться до пистолета.

И я знаю почему. Дверь приоткрывается достаточно для того, чтобы открывший мог заглянуть в комнату.

— Эй… — Голос меня не слушается, я закашливаюсь. — Эй…

Дверь мучительно открывается полностью, и на пороге таинственным призраком возникает ночная уборщица Зульфия.

Зульфия на меня не смотрит.