Забеременела она почти сразу, но Александр Викторович не позволил ей бросить учёбу, а вот выйти на работу так и не получилось. Но теперь работа была единственным её спасением, иначе или с ума сойдёт, или сердце не выдержит – разорвётся. А так, хоть как-то будет отключаться от их общего горя и под его присмотром, опять же, всё время.
Трудотерапия подействовала – Наденька немного ожила, в глазах, хоть и полных боли, появился цвет, да и за своей внешностью и выражением лица следить приходилось. В больнице у каждого была своя боль и своё горе. Здесь никого не интересовали чужие проблемы – со своими бы справиться. На больничном фоне своя собственная проблема уже не казалась такой уж исключительной, несправедливой. Отступали горькие вопросы: за что? почему именно я? что я такого сделал? Когда кто-то выздоравливал – в других возрождалась надежда на собственное выздоровление. А если кто-то уходил в мир иной – хоть и сочувствовали, конечно, но на самом донышке души испытывали облегчение – пуля пролетела мимо…
А к Верочке стали приходить сиделки…
2
– Первый Московский Государственный Медицинский Университет имени И.М.Сеченова4
Незаметно пролетело три месяца с той поры, как в семье Боголюбовых появилась Любовь, а казалось, что она была среди них всегда, как любимый родственник, который уезжал куда-то надолго, но про него никогда не забывали. И вот он вернулся, и теперь невозможно представить, что когда-нибудь исчезнет опять.
Каждый день, открывая ровно в 7 часов утра дверь на Любин звонок, Александр Викторович невольно начинал улыбаться, видя её светящееся
– Разве это поможет, если у Верочки в душе нет надежды? (Люба как-то сразу начала называть Веру Верочкой, как было принято у них в семье)
И он махнул на занятия рукой. Действительно, до сих пор ничего не помогало. В чём смысл мучить ребёнка опять? На этом и закончились все профессиональные вопросы и разговоры. Просто им с Наденькой повезло встретить
Александр Викторович открыл своим ключом дверь и вместо обычной тишины дома вдруг услышал приглушённое хихиканье, доносящееся из кухни. Это было что-то давно забытое. Но прежде чем заглянуть на кухню, он по привычке зашёл в комнату дочери и почти споткнулся о задумчивый взгляд её карих глаз. Вместо черных провалов полной безнадёги на него смотрела Верочка с тем почти забытым выражением сосредоточенности, которое у неё бывало до аварии, когда ей нужно было решить особо сложную задачку, которая никак не поддавалась, чем и была ещё интересней. Верочка посмотрела на отца, а потом перевела взгляд обратно на какой-то листок бумаги в своих руках, ещё больше нахмурилась и даже прикусила губу от напряжения. Александр Викторович смущённо потоптался в дверях её комнаты, не зная – попробовать начать разговор или оставить всё как есть? А потом всё-таки осторожно прикрыл дверь и отправился на кухню.
Здесь его ожидал новый сюрприз. Едва открыв дверь, его чуть не сбили с ног запахи еды: острой, пряной, его любимой грузинской кухни. Нет, не так! Сначала он остолбенел от двух пар искрящихся глаз женщин, синхронно повернувших головы в сторону вошедшего: смешливых зеленых Любиных и блестящих
Если бы Александра Викторовича спросили, что он ел сегодня на завтрак или обед, он не смог бы ответить. Что-то определённо ел. Но вот что? Вкус еды исчез вместе с болезнью дочери. И запахи преобладали всё больше больничные…
– Представляешь, Люба учила меня готовить грузинскую кухню. И у меня получилось! – с какой-то девчачьей гордостью произнесла Наденька (В самом начале их семейной жизни она пыталась освоить грузинские рецепты для любимого мужа, но, откровенно говоря, получалось как-то не очень. А потом родилась Верочка, и стало вообще не до изысков), – Так что сейчас мы тебя будем кормить лобио3
, оджахури4 и хачапури5!