Хотя смена заканчивалась в пять утра, но, зачастую, и мы, «булочки», и «пироги», справлялись с работой раньше, и еще полчаса-час сидели в столовой. Признаюсь честно, этого момента я ждала всю смену, и не потому, что хотела отдохнуть и побездельничать. Просто, только в это время, мы могли поговорить с Антоном, не боясь, что нас кто-то одернет. Не каждый день, конечно, такое случалось, потому что молодой человек, как я уже не раз упоминала, был гиперобщителен, и ему хотелось побеседовать буквально со всеми. Мне даже, порой, казалось, что парень не отказался бы от нескольких голов, чтобы общаться с парой человек одновременно. А я, будь моя воля, разговаривала бы только с ним. Но зная эту его особенность, никогда не навязывалась, а ждала, когда молодой человек сам захочет подойти к нашему столику. Как правило, я находилась там не одна: мы консолидировались группами по интересам, так сказать. Иногда Надя или Ира, или обе сразу, бывали «на сиропе» или «на сборке», тогда случались дни, когда я сидела в одиночестве. В один из таких дней мы с Антоном разговорились.
Обычно беседовали о книгах, фильмах, музыке, психологии, обсуждали какие-то новости… Мне вообще-то было все равно, о чем говорить – достаточно того, что Антон находился рядом и смотрел мне в глаза. А делать это, как вы помните, он умел мастерски: его не переглядишь и не смутишь. Думаю еще и потому, что молодой человек, в отличие от меня, не воспринимал происходившее между нами всерьез – для него все было игрой. Я это понимала. И могла выбирать: либо хоть иногда видеть и слышать его (тут как у Пушкина: «Чтоб только слышать ваши речи, Вам слово молвить, и потом / Всё думать, думать об одном / И день и ночь до новой встречи»), либо быть в гордом одиночестве. Я всегда выбирала первое.
Настал период, когда мы часто, чуть ли не каждый день, переписывались в мессенджерах. Мне кажется, Антону это было, порой, в тягость. Я это чувствовала, но не могла заставить себя прекратить переписку. И вот бывали дни, когда парень долго не отвечал. А до этого в цехе, например, я могла заметить, как он общался с какой-нибудь девушкой. И потом, после смены, в пять утра, когда возвращалась домой – бесконечно прокручивала все это в голове…
Кстати, в период моей работы на заводе, я встретила столько рассветов, сколько наверное, не видела за всю жизнь. И вот, иду я в такой рассветный, умиротворенный час, на улице мороз, как и на моей душе – так бывало все внутри сведет, что становилось трудно дышать. Тогда накатывали мысли: «все, он не написал, и больше не напишет, потому что я ему окончательно надоела. А может быть у него появилась девушка? Как вообще у такого парня может не быть девушки? Да у него, наверное, каждую неделю новая… И зачем, скажите на милость, ему я?»
И ревела до самого дома: слезы текли по щекам, на ресницах превращаясь в иней. И давала себе обещание, что возьму себя в руки и больше никогда не буду ничего писать, и вообще забуду его. Но проходил день, другой – Антон что-то отвечал, чаще односложно. И в моей душе снова распускались розы: я тут же забывала свои клятвы и, с удвоенной силой, принималась мечтать о своем сказочном принце.
В тот день мы с Антоном оказались вдвоем за столиком, и между нами случился доверительный разговор.
– Откуда у тебя это обаяние и такая общительность? Наверное, это врожденное, и ты с детства такой? – задала я давно интересовавший меня вопрос.
На что Антон мне, на удивление серьезно (обычно на все он как-то отшучивался), ответил:
– а может быть, наоборот, в детстве я был очень робким и застенчивым. И переборол себя?..
Об этом я раньше не задумывалась. Повисла неловкая пауза…
– А сколько ты здесь работаешь? – попыталась поддержать я разговор.
– Два года, – ответил Антон.
– Два года? Ты шутишь? Как здесь можно продержаться два года? Я рассчитываю максимум до лета. И вообще, мне кажется это не твое место, ты заслуживаешь чего-то намного лучшего. Ты такой обаятельный, коммуникабельный, артистичный. Тебе бы в актеры пойти… Ну, или хотя бы в офисные работники: в рубашечке и в галстуке бы ходил. А здесь ты со своей раскаткой все ночи напролет проводишь. Так недолго и зарыть свой талант. А какое у тебя образование?
– Повар-кулинар. В принципе, я почти по специальности работаю.
Раньше я не раз себе обещала, что никогда не полюблю мужчину-повара. Мне казалось, что «поворить» должна женщина, и вообще, что не мужская это профессия с кастрюлями, ложками, плошками возиться. Вот что значит нельзя зарекаться. И стало вообще не важно: кем он работает, на кого учился, и еще куча всяких вещей, которые, казалось бы, должны волновать, но не волновали… И все это легло на благодатную почву моих неврозов, меланхоличного темперамента, того, что во мне сформировали книги – какой-то трепетный образ, а может быть то самое: «Душа ждала… кого-нибудь… / Ты чуть вошёл, я вмиг узнала / Вся обомлела, запылала / И в мыслях молвила: вот он!»