Любовь на троих

Бабушка зашла в магазин, купила торт «Сказка», лимонаду и шоколадок «Аленка», денег не жалела, она понимала, что скоро золотой дождь прольется на них с внучкой, она бросила кошелек в сумку и проверила на ощупь трусы выпускницы, которые теперь стали флагом пиратского корабля, торпедировавшего фрегат с золотыми слитками. В квартире было тихо, внучка спала без задних ног и передних рук, сон сморил вчерашнюю девственницу, на ее лице было блаженство, дверь во взрослую жизнь она уже распахнула, — пока во сне, но будущего своего она не знала.

Бабушка поставила чайник, села на кухне и почувствовала, что очень устала, она и правда уже устала жить, бороться за внучку, которую надо довести до ума, а потом спокойно умереть. Через день к ним в дверь позвонили, адвокат семьи насильника-растлителя вошел, сел на продавленный диван и сказал бабушке одну фразу: «Ваши условия?»

Бабушка решила больше не давить и объявила ультиматум: студенческий билет МГУ, протезирование и лечение зубов пожизненно, шуба-котик, австрийские сапоги и две путевки в Ялту в Дом актера на август. Адвокат для согласования попросил «звонок другу», и там, на другой стороне провода, приняли все, кроме МГУ.

Предложили пединститут имени Ленина, любой факультет, бабушка даже не стала будить Лизу и все решила сама.

Бабушка написала бумагу, что претензий не имеет, отдала трусы и пошла будить внучку — красавицу, комсомолку и уже студентку.

В действительность Лизу вернул голос мужчины своей мечты — Кирилла, он окликнул ее, она встала с детских качелей на площадке, где ее настигло далекое прошлое. Она потом никогда не вспомнила того мальчика, его маму и даже не считала обидой то, что с ней произошло тогда. За прошедшие годы эта история стала мелким и незначительным эпизодом, но она тогда в первый раз побывала на море, и в Доме актера за ней ухаживал культовый актер Владимир Конкин, «Шарапов» и «Павка Корчагин» в одном флаконе, он был красив, как молодой фавн, со стрижкой, как у Мирей Матье, и даже бабушка, железная леди, благосклонно относилась к его ухаживаниям.

Кирилл скупо заметил, что ему надо домой, сейчас придет медсестра делать укол маме, и попросил телефон, она быстро набрала свой номер на его аппарате и позвонила себе, связь была установлена.

Лиза добралась домой и сразу легла, устала смертельно, но не от болезни, а от громадного события, которое свалило ее с ног, легла она на кровать, а сна не было, ее била нервная дрожь, в голове сверкали молнии, и она встала и стала мыть полы, работа по дому всегда усмиряла ее, она разошлась так, что помыла люстру — титаническое дело, которое она давно планировала, люстра была старая, хрусталь в бронзе, единственная вещь, переехавшая в эту квартиру с Никольской, из бабушкиного родового гнезда, осколок дореволюционного быта ее растерзанной родни.

В люстре было пара сотен висюлек, и она драила их два часа и чуть не упала, стоять с поднятыми руками было тяжко, и она устала так, что заснула мертвецким сном, проснулась она только глубоким вечером от звонка, подниматься не хотелось, она, бывало, и не отвечала на мобильный, перестала считать с некоторых пор каждый звонок судьбоносным, только звонок от дочери мог бросить ее к телефону, но это был другой звонок — это звонил Кирилл.

Голос его по телефону был другим, он напомнил интонациями артиста Лаврова, Кирилл был даже похож на артиста Кирилла Лаврова, только не времен «Мастера и Маргариты», когда из него уже исчез воздух, а той поры, когда он играл Сергея Королева в фильме про освоение космоса, название она забыла, он там был красивым и влюбленным не только в небо, но и в конкретную бабу.

Голос в трубке зарокотал, и она даже встала, он сказал, что мама уже заснула, теперь до утра, дай бог ей силы, она проспит без боли, но медсестра, видевшая много онкобольных, покачала головой и сказала, что счет идет на часы. «Два-три дня, мужчина, — сказала она, — готовьтесь к худшему».

Он говорил об этом спокойно, но ей стало его жутко жалко, так жалко, что она чуть не заплакала, — она, успевшая за свою жизнь похоронить немало близких, научившаяся относиться к смерти просто и естественно, в данный момент ощутила боль за другого человека.

Слов утешения она не говорила, знала, что таких слов нет, ритуальные слова «держитесь, все там будем» она считала неуместными и глупыми, человек сам знает, как терпеть свою боль, и чужие слова ему не нужны.

Он предложил пройтись перед сном, а она испугалась, — голова не вымыта, вид после сна хуже некуда, и она отказалась, не захотела предстать перед мужчиной замарашкой, он не настаивал, он просто попросил ее, если она не против, поговорить с ним, она с радостью сказала «да».

Он сказал: «Мы прервались в парке, я хочу рассказать, кто я, мне хочется рассказать вам все, без купюр, кроме военной тайны, которой обладаю, я понял, что вы не шпионка и не подосланы мне спецслужбами». Она засмеялась, вспомнив, что еще ее ждет две горы сочинений, которые ей к понедельнику надо посмотреть и прочитать.