Любовь напоказ

Бретт чуть не упал. Он вовремя выбросил руку вперед и оперся об автомобиль, а я попыталась его подхватить, но получилось плохо – слишком он был тяжелый.

– Так ты знала? – спросил он, глядя на мать. – Ты все знала с самого начала?

Мы – все пятеро – затихли. Толпа смотрела на нас, дожидаясь шоу. Крестмонт – крошечный городок, так что уже к завтрашнему утру о родителях Бретта будут судачить все. Иллюзия идеальной семьи дала трещину, уступив место суровой реальности.

Взгляд матери Бретта безумно напоминал взгляд моей мамы. Так смотрит человек, которого медленно пожирает душевная боль, раздирая его на части. Я поняла, почему она не стала ни о чем рассказывать Бретту. По той же причине, по какой моя мама увлеклась кулинарией. Они обе пытались таким образом удержаться на плаву, спрятать боль в своем сердце, чтобы она не захлестнула их дитя.

Но Бретт пока этого не понимал. Он был слишком зол.

– Ты знала! – громко повторил он. – А ты… – он повернулся к отцу. – Как ты вообще мог так поступить? – его голос дрогнул. Мне показалось, что он сейчас разрыдается, напрочь утратит контроль над собой. Но он расхохотался. А потом вмазал отцу кулаком. Раздался пугающий звук. Отец осел на траву и зажал нос ладонью. По лицу заструилась кровь.

У меня челюсть отвисла.

Я уставилась на Бретта. Его кулак был алым от крови.

Я посмотрела на его отца, перепачканного кровью.

Потом на маму и любовницу. Они обе плакали.

Потом схватила Бретта за руку и смогла-таки оттащить его в сторону. Мы побежали по парковке. Ноги болели от неудобной обуви, но я не обращала на них внимания. Вскоре я свернула влево, на какую-то улочку, и мы пошли по ней, пока Бретт не повалился на траву. Он лежал и смотрел в небо, прижимая к груди окровавленный кулак.

Я села рядом.

Было удивительно тихо. Даже машины – и те не шумели вдали.

Я посмотрела на свое платье и увидела, что оно тоже испачкано кровью. Бретт, должно быть, услышал, как я ахнула, потому что тут же бросился передо мной извиняться.

– Бекка, прости, мне очень, очень жаль!

Я положила его голову себе на грудь, нисколько не боясь перепачкаться кровью с его рук.

– Все хорошо. Все будет хорошо, – заверила его я, только на этот раз меня терзали смутные сомнения.

– Зря я его ударил. Не надо было. Но он это заслужил! А мама… Боже, ты видела ее лицо? – Он снова заплакал. – Она все знает, Бекка! Давно знает, а мне не сказала!

– Ты злишься на отца, Бретт. А на маму сердиться не нужно. Ей так же больно, как тебе.

Бретт поднялся и вытер слезы.

– Мне надо вернуться, – объявил он. – Не могу ее там одну с ним оставить. – И он зашагал прочь по тротуару. Я кинулась следом, схватила его за руку, развернула к себе.

– Нет, – возразила я. – Тебе лучше остаться здесь. Я пойду к твоей маме, если хочешь, но тебе туда возвращаться нельзя, Бретт. Или дело одними тумаками не ограничится.

Бретт тяжело дышал. Я попыталась прочесть по глазам, о чем он думает, но не получилось. Но я точно понимала, что он сейчас чувствует. Мне и самой не чужды были смятение, вина, печаль – и я знала, что иногда эти чувства сливаются в один гигантский клубок, такой плотный, что порой их и не отличить друг от друга.

– Отец заслужил это, – злобно процедил Бретт.

– Ты прав. Заслужил. Но лучше бы зеваки ничего не видели. Сам знаешь, разговоры пойдут…

– Бекка, да мне наплевать, что будут говорить о моей семье или кто там что подумает! Мой отец – лжец. Мы жили во лжи! Разве не стоит узнать о таком? К чему так беречь эту иллюзию?

– Я же совсем о другом. Послушай, – я кивнула в сторону отеля. – Ситуация и так непростая, ни к чему ее осложнять городскими сплетнями.

Но Бретт упрямо не понимал, к чему я клоню. Он уже твердо все решил.

– Я пойду за мамой, – сказал он. – Прошу, не пытайся меня остановить.

И я не стала. Я проводила его взглядом и легла на траву. Она была влажной и от нее тянуло холодом. На платье, наверное, останутся зеленые пятна, но это неважно, потому что оно уже перепачкано алым. Вспомнив про кровь, я потерла ткань большим пальцем, но было уже слишком поздно. С кровью всегда так: она оставляет следы. И не важно, когда ты попытался ее оттереть – через секунду или через минуту, – ничего не выйдет. Она впитывается в ткань так глубоко, что становится ее частью.

Я приподняла голову и посмотрела на тротуар, тянущийся в сторону отеля. Рядом показалась какая-то машина. Она ехала ко мне. Наверное, это Бретт с мамой. Я встала, отряхнула одежду и подошла к проезжей части. Автомобиль подкатил ближе, водитель опустил окно, и я увидела человека, которого меньше всего ожидала сейчас встретить.

– Бекка? – Дженни смерила взглядом мой незавидный наряд. – Тебя подвезти?

Бретт

Дома воцарилась тишина.