Любовь напоказ

– Ты просто чудо, – сказал он. – И, как по мне, заслужила, чтобы впервые тебя поцеловали не в школьном коридоре, на глазах у зевак.

– Куда лучше было бы – на лавочке, пока никто не видит?

– Бекка, – прошептал он и прижался лбом к моему, – твой первый поцелуй должен был быть таким.

Интересно, почувствовал ли Бретт, как заколотилось мое сердце, когда наши губы соприкоснулись, произошла ли в нем самом схожая перемена? Потому что в тот миг все изменилось. Весь мир вокруг нас преобразился.

Я уже не задавалась вопросом, почему сердце пылает, словно в огне, когда я обнимаю Бретта – или почему мне кажется, что оно вот-вот выскочит из груди. Я притянула его к себе, и наши силуэты слились воедино на фоне ночного неба, а вместе с ними и губы, и руки, и колотящиеся сердца.

Не помню, кто отстранился первым. Помню только, что мне этого показалось мало, а сердце словно бы перестало быть только моим. Я будто бы разделила его с Бреттом.

– А это тянет уже на одиннадцать баллов, – прошептал Бретт.

Я бы поставила все двенадцать.

Бретт

Куда же она подевалась…

Я рылся у себя в шкафу в поисках черной джинсовой куртки, которую собирался надеть сегодня. В нашем кинотеатре пустили новый фильм ужасов, и я решил сводить на него Бекку, помня о ее одержимости всякими страшилками. Вот только до фильма остался какой-то час, а я все никак не мог отыскать куртку.

Я снял с полок коробки и побросал на пол. Повсюду теперь валялись вешалки, будто в моей комнате решили провести гаражную распродажу, но она вышла из-под контроля. Я стал разбирать вещи с самой верхней полки, хотя прекрасно знал, что среди них куртки быть не может, и наткнулся на синюю коробку. При виде нее у меня дыхание перехватило. Я взял ее в руки и опустился на кровать.

Медленно снял крышку.

В коробке было все. Первый футбольный мяч, когда-то купленный мне папой. Снимки с Полароида, на которых мы вместе позируем на одном из моих матчей. Мои старые «шиповки»^[4], футболки, награды. Коробка была полна воспоминаний, о которых я уже и сам позабыл.

В комнату вбежала мама.

– Бретт! Что такое… что стряслось?

Я не мог отвести глаз от коробки. Достал одну из фотографий. Мы с папой улыбались в камеру. У меня не хватало двух передних зубов, а волосы были до того длинные, что закрывали оба глаза. На этом снимке мне было лет девять-десять. Мне вспомнился запах газона, и я явственно ощутил руку отца, лежащую на моем плече. Какой он тут счастливый. И гордый. Мы оба.

Мама села рядом со мной на кровать и взяла меня за руку.

– Мне всегда нравилась эта фотография, – призналась она. – Твой папа до сих пор взахлеб о том дне рассказывает. Один из любимых его моментов.

– Моих тоже.

– Он так гордился тобой, Бретт. И до сих пор гордится.

Я убрал снимок в коробку и достал другой. На нем мы были запечатлены уже с мамой. Десятый класс, я только-только попал в школьную команду. Это был первый матч, на который пришли мои родители. Мне особенно запомнилось, как папа кричал мое имя с трибун, заглушая даже вопли толпы. Фото было сделано после нашей победы. Раньше оно стояло на столе у папы в кабинете, но потом он заменил его снимком поновее, а этот убрали в коробку.

Мама положила голову на мое плечо. Я знал: она тоже вспоминает тот день. Казалось, что он из в какой-то другой жизни, в другом измерении, где все одновременно такое же и совсем иное. Тут я впервые почувствовал, что в глубине души скучаю по папе. Скучаю по его руке на своем плече.

– Мам, можно кое-что у тебя спросить? – Она перебирала содержимое коробки, распутывала шнурки на старых «шиповках». – Если бы ты не думала обо мне, то как бы поступила с папой?

– В каком смысле?

– Ты сказала, что хотела меня защитить. Да? Поэтому и скрывала, что у папы интрижка на стороне. Но представь, что тебе не надо было беспокоиться об этом. Как бы ты поступила тогда? Осталась бы с ним? Подала на развод? Как бы защитила саму себя?

Она вздохнула – глубоко и устало – и села у самого изголовья кровати. Похлопала по свободному месту рядом, и я лег возле нее, сжимая в пальцах то самое фото – напоминание о совсем других временах.

– Думаю… – начала она, устремив взгляд в потолок, – что на развод я бы не подала. Я осталась бы с ним.

– Почему?

– Потому что люблю его, – до чего легко ей дались эти слова. – Потому что верю, когда он говорит, что ему жаль.

– Но откуда ты знаешь, что он искренен? – спросил я.

– Я вижу, как он старается, Бретт. Он же и впрямь очень старается, даже к психологу обратился. Он хочет все исправить. Ты только оглядись. Наша жизнь, этот дом – он ведь всю жизнь трудится, чтобы у нас все было. Я влюбилась в твоего отца, когда мне было семнадцать, и за все эти годы он допустил лишь одну серьезную ошибку. Неужели из-за нее и впрямь надо все перечеркнуть? Всю жизнь, которую мы строили вместе?