Любовь по-санкюлотски

Всю дорогу несчастная испускала душераздирающие крики и просила у парижан прощения за совершенные ею в прошлом ошибки. Отчаяние ее было столь велико, что одна из стоявших в толпе женщин, как рассказывали потом, повернулась лицом к своей соседке и произнесла довольно необычную фразу:

— Если они все будут кричать так, как эта, я туда больше никогда не пойду!

Увидев гильотину, госпожа Дюбарри забилась в угол повозки и взмолилась о пощаде. Чтобы доставить ее на эшафот, одному из стражников пришлось нести ее на руках. Когда ее положили на доску, она взмолилась:

— Господин палач, еще минутку!

Ее привязали.

И тогда она закричала диким, «нечеловеческим» голосом, от которого у присутствовавших на казни по коже пробежали мурашки…

Нож начал свое падение…

Умерла последняя великая фаворитка французских королей…

Глава 28 Дантон и Камилл Демулен отправляются на гильотину из-за своих жен

Хорошая жена должна уметь увести своего мужа очень далеко.

Поль Бурже

В начале 1794 года большая часть великих актеров Революции были «укорочены» с помощью «патриотической бритвы». Комитет общественного спасения, напуганный военными успехами вражеских войск и полагавший, что родина погибла, приговорил к смертной казни всех «умеренных». Однако даже если двух самых влиятельных членов Конвента смогли в этот момент обвинить в том, что они «отошли от линии партии», то вся ответственность за это ложилась на их слишком требовательных в любви супруг.

Этими людьми были Демулен и Дантон.

Сразу же после свадьбы Камилл стал чувствовать, как над ним сгущаются тучи. Его начали подозревать в том, что он «размягчился» под боком у своей богатой женушки, а поэтому он бросился в схватку и сумел заработать почетное очко, сочиняя такие же яростные статьи, как и до свадьбы. Люсиль, разделявшая его воодушевление и ненависть, как могла, помогала ему, иногда подсказывая острое словцо или же забавный эпитет, придававший окраску очередному памфлету.

Флери писал: «Наклонясь над его плечом, она наблюдала за тем, как он писал, как собирался с мыслями, теребя пальцами перо. Когда статья была готова, она просила его прочесть ее вслух; взрывы хохота и искренняя радость еще больше разжигали Камилла»[196].

В этой счастливой семье, счастливой настолько, насколько возможно быть, случались тысячи мелких ссор и тысячи примирений, тысячи пощечин и тысячи объятий. Иногда Люсиль злила мужа. Она подтрунивала над ним и устраивала ему дикие концерты, «заставляя бегать свою кошку по клавишам пианино».

Но ссоры эти были недолговечны, и Люсиль очень скоро вновь ластилась к своему герою. Она обожала его. Эд. Флери сообщает, что ему попала в руки «одна бумажка, на которой Люсиль начеркала двадцать раз имя „Камилл“ разными буквами, странным образом соединив их между собой, используя различные начертания, в виде арабесок, не имевших никакого смысла…»

Но вскоре опасения патриотов начали находить свое подтверждение. Камилл превратился в буржуа под действием теплоты и нежности своего семейного очага, успокоительного очарования

Люсиль, удовольствия от встреч со своими друзьями (Брюн, будущий маршал Империи, Дантон, заходивший к нему по-соседски). Перо его стало менее яростным. Его перестали волновать несчастья Родины, он был больше озабочен устройством своего личного счастья…

В июле 1792 года Люсиль родила ему сына, которого немедленно нарекли Горацием, и Камилл вовсе потерял вкус к убийствам…

10 августа вместе с друзьями он все же принял участие в манифестациях, но очень скоро вновь вернулся на супружеское ложе, где его ждала нетерпеливая Люсиль…

11 августа рано утром ему сообщили, что монархия пала и что Дантон назначен министром юстиции.

Он помчался домой к другу. Тот еще спал. Камилл, разбудив его, сказал:

— Эй!.. Ты у нас теперь министр юстиции!

— Что?!

— Да, министр!

Дантон хлопнул его по спине:

— В таком случае я назначаю тебя хранителем печати!

Потом трибун встал с постели, напевая «Свечу аббата», что свидетельствовало о его огромной радости…

Облеченный официальной властью, Камилл начал смотреть на мелкий люд, требовавший хлеба, как на сборище опасных смутьянов, и объявил себя защитником порядка…

Спустя две недели он с Люсиль переехал на Вандомскую площадь во «дворец Ламуаньон», набитый шикарной и дорогой мебелью и великолепными гобеленами…

Для бывшего агитатора началась новая жизнь.

По воскресеньям семейство Демуленов приглашало друзей к себе в Кло Пайен — деревенский домик Дюплесси в Бур-ла-Рен[197],— и Люсиль там организовывала игры. По нескольку часов кряду дикие «кордельеры» забавлялись, словно дети, и гуляли в саду. Молодая женщина каждому из них дала прозвище: Фрерон звался Кроликом, Камилл — Були-Булой, Дантон — Мариусом, госпожа Дюплесси была Мельпоменой, Брюн — Патагонцем, а Люсиль — Цыпочкой или Кашанской курочкой в память об одной курице, которая, когда ее разлучили с петушком, отказалась есть и умерла от голода…