Любовь по-санкюлотски

Эта спокойная и размеренная жизнь продолжала менять Камилла. Избранный депутатом Конвента, он был заметен только тогда, когда произносил с его трибуны экстравагантные речи, в которых сквозило явное желание заставить говорить о себе, и было оно намного большим, нежели его политическая страсть. И если ему случалось писать статьи, это происходило скорее оттого, что в нем просыпался зуд писателя, нежели его убеждения…

Став писателем Революции, он, сидя в домашних тапочках, не задумывался над политическими последствиями своих литературных трудов. Так он написал «Историю бриссотинцев», которая, к большому его удивлению, привела жирондистов на гильотину…

И тогда Революция окончательно опротивела ему…

Диктатура Комитета общественного спасения стала ему противна, а недавнее его пристрастие к порядку было подорвано тем множеством голов, которые усеяли площадь Революции…

Он поделился этим с Дантоном, который тоже в последнее время все реже и реже стал появляться на заседаниях «Клуба якобинцев» и которому, казалось, тоже уже надоело проливать кровь.

Трибун пожал плечами.

— У меня сейчас много других дел, — сказал он вместо ответа.

Действительно, в тот момент он вновь собирался жениться, на этот раз на очаровательной шестнадцатилетней мадемуазель Жели, которая думала только лишь о любви. Он поведал другу о том, что его будущая теща была роялисткой и что его республиканские воззрения несколько мешают ему.

— Самое главное в жизни, — сказал Камилл, — быть счастливым с женщиной, которую ты любишь.

Дантон последовал этому совету. На другой день он отправился к мадемуазель Жели, чтобы заявить ей, что раскаивается в том, что проголосовал за смертную казнь короля, что Республика кажется ему химерой и что он согласен жениться по религиозному обряду.

Церемония бракосочетания состоялась в церкви Сен-Жермен-де-Прэ[198]… После венчания Дантон с супругой уехали проводить медовый месяц подальше от гильотины, в Арси-сюр-Об…

Оставшемуся в одиночестве Камиллу оставалось одно: жить спокойно с Люсиль и маленьким Горацием.

Тогда-то он и основал газету «Старый Кордельер», где потребовал открыть двери тюрем, осудил тиранию и выступил за умеренность[199].

Через несколько недель, 31 марта 1794 года, он был арестован, как и Дантон, чьи «чувствительные» каникулы в Арси-сюр-Об пришлись не по вкусу Робеспьеру…[200]

Когда Камилла привезли в тюрьму «Люксембург», которая была определена местом его заточения, он был очень расстроен и даже разрыдался. Дантон успокоил его:

— К чему лить слезы? Коли нам суждено взойти на эшафот, взойдем же на него с весельем!..

Эта фраза бодрости Камиллу не придала, и он понуро поплелся в камеру, располагавшуюся на последних этажах этого превращенного в тюрьму дворца, где Робеспьер велел содержать его в строгом режиме.

Оказавшись один, он осмотрел помещение. Это была комната безо всяких удобств, но довольно чистая. Окно находилось на уровне пола. Наклонившись, он увидел Люксембургский сад и аллею, на которой одиннадцать лет тому назад он повстречался с госпожой Дюплесси и ее дочерьми… Это только усилило его мучения.

Он со стоном присел к столу и написал длинное письмо Люсиль.