Любовь тигра

Так что впервые встретились мы с ним под землей — а потом вон куда вознеслись! Далеки те годы, когда мы после наших институтов прибыли в Метрострой: он — молодым врачом на медпункт, я — в многотиражку... Крушение произошло тогда, когда мне, молодому специалисту пера, поручили написать о нем, молодом специалисте стетоскопа. Сначала мы пошли с ним в модное тогда кафе «Север», сидели, мирно беседуя и выпивая, но тут и произошел тот коллапс, который открыл мне характер моего нового друга с новой, драматической стороны — как я уже мельком рассказывал, наш незнакомый сосед по столику забыл на скатерти свой тощий бумажник. Некоторое время спустя я вскользь указал Егору на это — и тут, как я рассказывал, он необыкновенно возбудился: резко вскочил, глаза его засверкали, он схватил этот бумажник и вылетел на улицу (при этом мы как-то забыли расплатиться сами). С высокого крыльца Егор окинул орлиным взглядом Невский проспект направо и налево, потом с ревом бросился поперек машин через Невский к метро — он почему-то был уверен, что бывший обладатель бумажника скрылся через метро: скрип тормозов, судорога дорожного транспорта, и, как следствие, принудительное наше появление в милицейском пикете в станции метро. Благородный порыв моего друга отнюдь от этого не угас, а наоборот, разгорелся: увидев многочисленных милиционеров, Егор стал требовать, чтобы все они немедленно бросились на поиск человека, оставившего бумажник — он стал поднимать их со стульев, выпихивать к выходу, по карте города указывая каждому маршрут. Когда же он убедился в абсолютной пассивности стражей порядка, он сам выскочил из пикета, и, щелкнув ручкой, остановил идущий вниз эскалатор, на котором вполне мог оказаться разыскиваемый. От резкого торможения многие попадали. Егор хотел ринуться туда, в гущу, но был скручен и доставлен обратно в пикет, где стал презрительно хохотать, узнав, что против него выдвигаются смехотворные обвинения в опьянении и нарушении порядка — величие же поставленной им цели совершенно не принимается в расчет, и вид потертого и почти пустого бумажника, которым он тряс над головой, не производит на милицию абсолютно никакого морального воздействия. Тут Егор проникся гордостью и презрением, поняв, что оказался среди людей с крайне низким общественным сознанием. Но полная катастрофа пришла тогда, когда наступила стадия величия, и Егор, сообразив, что находится на подведомственной ему территории, то есть в метро, стал надменно хохотать и высказываться в том смысле, что жизнь каждого под этими сводами — в его руках! Как я и опасался, это поняли неправильно, то есть — как угрозу, и начали нас метелить — короче, мы схлопотали по максимуму, как Муму — чтоб из-за неправильного перехода Невского и остановки эскалатора столько иметь — это надо уметь! И Егор умел.

Ясно, что отношения с системой пришли у него к кризису очень скоро... Но для начала мы были с ним высланы в подсобное хозяйство Ленметростроя, ухаживать за утками и свинками, и опыт этот внезапно пригодился в хозяйстве на верхушке небоскреба.

Выпив самогону, Егор рыдал, что не может завести к курочкам еще и уточек (мы полюбили этих птичек еще тогда), но абсолютная невозможность устроить озеро на вершине небоскреба удерживала нас. Кроме того, утка — дикая птица! Я напоминал ему, как мы с ним тогда пришли к реакционной идее — ограждать места выплыва утушек сеткой, чтоб они не мигрировали. Но главное, чему мы научились тогда — деревянному рукомеслу. На базе той жил дед Самсон, который научил нас такому всему — ложки, туески, корытца — «всяка мелка деревянна поделка», как говаривал он, и, наделав таких поделок, мы часами сидели с товаром в теплой пыли на обочине дороги, низко кланяясь черным обкомовским лимузинам, проносящимся на охоту. Погребцы, ковши, ложки, туеса, корытца — это мы не забывали и здесь. Березушки тут росли, но особо любовно Егор обрабатывал деревянную ногу. Изготовив для себя на всякий случай двенадцать штук, Егор выставил их в ряд у сарая и, разглядывая их, немного отмяк, и даже начал разговор о покупке нового отреза. Момент был подходящий для разговора, к которому я готовился давно.

— А скажи, — небрежно, как бы думая о другом, осведомился я. — А за те годы, что мы не виделись... Ксанка не попадалась тебе?

— А-а... появлялась!.. надурила, как всегда, — холодно отозвался он.

От переполнившего меня волнения я вскочил, убежал за сарай и, чтобы хоть немного успокоиться, стал отливать. «Надурила, как всегда!» Значит, по-прежнему никто в мире, даже ближайший мой друг, не чувствовал ее по-настоящему... только я!

Струя журчала, я сдавленно хихикал. Вдруг звук изменился — забарабанил, затрепетал. Я опустил радостно закинутую голову — из земли поднялись высокие красные георгины с мохнатыми острыми листьями!

Воровато я вышел из-за сарая.

— Опять за свое? — даже не оборачиваясь на драном шезлонге, сварливо проговорил Егор.

Да, со мной бывало такое: когда я отливал в состоянии счастья — вырастали цветы! То ли много я потреблял витаминов, то ли жизнь была такая прекрасная, но — факт!