Любовь тигра

Но в общем-то он не очень меня изнурял. Тяжелая жизнь, как я понял, была как раз у него. Ежедневно! — своему тренеру по теннису платил пятьдесят рублей за час тренировки, и еще пятьдесят — чтобы на тренировку эту не приходить. Разволнуешься...

Так что с соседом мы жили довольно мирно, но вот когда за дело взялся старичок-боровичок... другой уже опыт, другая хватка...

Писал я в ту пору на телевидении детскую передачу, и главный в ней постоянный был персонаж по имени Метр с кепкой. Гном! Главным моим кормильцем был! И дети любили. И вдруг вызывают меня в серое здание.

— Вы что — не понимаете, чему вы учите детей?

— Чему? Сказочности!

— Вы думаете, здесь люди глупее вас сидят? Думаете, мы не понимаем, что вы этой как бы сказочностью прикрываете?

— Что?

— Не понимаете?

— Нет.

— Что ж мы, не понимаем, кто такой у вас «Метр с кепкой»?

— А кто? Персонаж...

— Ах, персонаж. А почему же тогда «Метр»? И почему — «с кепкой»? Случайное совпадение?

— Ах вот вы о ком!!! Ей-богу — не думал! У вас свой «метр с кепкой», у меня — свой!

— «Метр с кепкой» только один!

— Так что же мне теперь?

— Если не хотите более крупных неприятностей — придется прекратить!

Так лишили меня последнего средства к существованию. Знакомые спрашивали легкомысленно: «Куда же твой «Метр с кепкой» девался — дети любили!»

Мало ли что — «дети»! Снова на киностудию — сдаваться пошел. Режиссер, прогрессивно-кожаный, увидев меня, объятья раскрыл — но пробежал почему-то мимо меня, и какого-то другого совсем — горячо обнял. Меня и не признал... потому, наверное, что мы с ним, в основном, в темном зале общались. А фильм тот вышел — доделал я его — но показан он почему-то нигде не был. Кожаный потом слух пустил, что якобы из-за небывалой смелости, очевидно, из-за моей, не выпустили картину, видно из-за того, что я танки не захотел ввести. ...Унылая история.

Потом, правда, еще был звонок:

— Хотите написать со мной многосерийный слюнярий?

— А вы кто?

— Не имеет значения!

— ...Сценарий?

— Нет. Слюнярий!

— Слюнярий не хочу.

Не вписался. Да это и мудрено. В самого себя вписаться — и то нелегко.

После того уже пытался работать швейцаром, в собственном доме.

— Милости просим, милости просим! — низко кланялся. Ни копейки не давали! Тогда я по другому решил пойти. — Мест нет! Говорят вам — мест нет! — всех выталкивал. «Как это — и дома мест нет?» Избили.

Нет, видно никогда не приспособиться мне к халтуре!

Ведь еще в третьем классе Марья Сергеевна, помню, говорила: «Нет, все-таки, как ни смотри — нет добросовестней этого Попова!»

Это она после того, как на меня двоечник Астапов по дороге домой напал, а я все равно на следующее утро с учебниками к нему пришел. Было! Да так все, в сущности, и осталось... За что же муки? И даже тут, после всего — снова они! Что я еще могу сделать? Все! Исчез!

Какие страхи мне еще тут страшны, после того, как я однажды с отчаяния согласился биографию знатного революционера писать? И семь раз все по новой переписывал, потому, что каждый раз внезапно его новая могила обнаруживалась!.. Семь могил! Попробуй с ним сладь!

А еще — переводами с несуществующего промышлял: «Войди, о войди в мой дом, где одиночество варит свой суп!» А сам все это время лишь о еде, естественно, и думал. «О, студень ваших глаз и котлеты ваших рук!»... «Джулия!.. Жду ли я?»... «Удавы! Куда вы?! — это уже жизнерадостные стишки для детей...

И последняя степень падения: вернулся, откуда начал: писал «Правила поведения в метро».

«Разрешается бесплатно провозить одну собаку-поводыря в наморднике, на поводке и со специальным жетоном инвалиду-слепому, если у него имеется удостоверение на право владения собакой-поводырем»!

Тоска!

А если — «не имеется»? Тогда, ясное дело, нельзя!

Тому, кто занимался такой работой, как я — какой еще ад?!.. Что-то ты больно тут разбушевался! Буквально какой-то «визитер-бузотер»! Откуда ты можешь знать, как тут положено?

Ведь прекрасно же знаешь сам: никто тебя не поднимет, если сам не поднимешься!

И тут во тьме какой-то голос торжественно произнес: «ПЕРВАЯ СТУПЕНЬ!»

— Что такое? Какая ступень? — я мысленно засуетился, хотя на самом деле все было ясно: «ПЕРВАЯ СТУПЕНЬ». Как на нее взойти?

«Первая ступень — страдание»! Только острое страдание поднимет из мглы!.. Я звоню ей — в последний раз, автомат — под лестницей в ресторане, где я загулял. И только я слышу ее: «Алло!» — как тут же громким, жирным голосом запевает ресторанный певец. Я в отчаянии вешаю трубку, иду в зал выпрашивать еще две копейки. Песня обрывается, наступает тишина. Я стою посреди зала, смотрю на толстого, неподвижно застывшего кудрявого певца. Я пытаюсь проникнуть в его тусклые, невыразительные гляделки... «Ну что... будешь сейчас петь?» — пытаюсь просверлить его своим взглядом. Но от него — абсолютно никаких сигналов, он, как огромный отключенный автомат, сделанный из жира: глаза его невыразительны, обращены внутрь.

— Ну что... будешь, сволочь, петь?..

Никакого ответа.