Любовь тигра

Мы с рюкзаком сбежали с одиннадцатого этажа (лифт, как и рассказывал Егор, прилежный отставник почему-то отключает ровно в восемь часов!).

Егор выбежал с лестницы во двор и застыл... Там, где оставлен был «Запорожец»-ишачок, его не было (недавно прошел дождь, и осталось только сухое место).

— Та-ак! — он побледнел.

— Может... такая шутка... друзей? — торопливо затараторил я.

— Нет... у нас тут шутить не любят! — выговорил он.

Да-а-а... тут развивалось все, действительно, в его эстетике... его места!

Действительно, когда угоняют роскошный «мерседес» — это, наверное, обидно, но не так, а когда — последний раздолбанный «Запорожец»!.. это кажется крайней несправедливостью. Я это понимал.

Егор вдруг повернулся и пошел по улице вниз. Я последовал за ним. У раздолбанного серого пирса Егор со звоном швырнул рюкзак в жестяной катер. С натугой принес из сарая мотор.

— У тебя, гляжу, все виды транспорта!

Он не ответил, цепляя мотор. Потом намотал веревку, идущую от ротора, на кулак.

— Дай газ! — отрывисто произнес он.

Я, от испуга быстро сообразив, вцепился в железную, идущую по зубчатой дуге, ручку, подал ее с дребезжаньем через зубцы до упора.

Егор широко, с размахом, дергал веревку. Мотор сипел, чихал, кашлял... и умолкал.

Егор, бросив веревку, свесился за корму, задрав мощный зад в выцветших плавках. Я, имитируя напряженный интерес, свесился рядом. Он, словно заглохшее сердце, яростно давил свисающую резиновую грушу — наконец, по воде за кормой расплылась радужная бензиновая лужа. Егор быстро распрямился и снова, намотав на мощный кулак разможженный конец веревки, крутнул. Мотор затарахтел, катер затрясся.

— Газ сбавляй!

Я быстро повел ручку по зубчикам назад.

— Не до нуля, кретин! Реверс вперед!

Я подал реверс — вторую ручку — по ржавым зубчикам вперед, внутри корпуса одни шестеренки с размаху ударились об другие — катер подпрыгнул и плюхнулся вперед. Мы помчались по дуге, с треском и ругательствами. Собственно — все вокруг было идиллически тихо, кроме нас: вода была пыльной и гладкой, на кончик «топляка», торчащего из воды, села полупрозрачная лазурная стрекоза, мирно покачиваясь. Перед нами все мелькало отрывистыми кадрами. Нашим девизом был Ужас.

Бесшумно и плавно слева от нас стала подниматься белая громада: нос надвигающегося шестиэтажного сухогруза неизбежно должен был прийти в соударение с нами, если не проскочим... И тут стало ясно, почему Егор так психовал: в ту же минуту мотор, чмокнув, заглох... дуги наших траекторий явно пересекались. Он снова свесился за корму... зачавкала груша, по воде пошли (значит, какое-то течение все же было) роскошные радужные узоры бензина. Егор дергал и дергал веревку... нас медленно и плавно сносило под надвигающийся огромный нос баржи.

— Вон... проводки отлетели! — боясь, что говорю какую-то ерунду, все же решился и вымолвил я.

Егор резко повернулся, и упав, прижал пальцами к клеммам отставшие проводки. Искры полетели, как салют, из-под его грязных, обитых, синих ногтей. Мотор затрещал и мы помчались с небывалой скоростью — видно, контакт портачил давно. Егор лежал, рассыпая искры, я рулил.

Так мы и выкинулись на чистейший песчаный остров...

Мы поели консервов, выпили. После вялого разговора наступила пауза, которую мы сразу же поняли одинаково.

— ...С сыном у нее нелады... куражится парень! — мрачно проговорил Егор.

— Вот как? — я резко вскочил — А у меня — дочь... я имею в виду — куражится...

Мы молчали. Я ходил по песку. Темнело. Потом Егор, яростно глянув на меня, пошел к моторке, с полоборота завелся... По широкой дуге он ушел за горизонт. Я продолжал свое хождение... Светилось уже только небо, на котором горел знакомый мне с юных лет красный кирпичный силуэт «кошки» — построенной в эпоху модерна красильной фабрики в виде кошки — хвост трубой.

Красная кошка блекла... я ходил по берегу... Неужто привезет?

Он вернулся один. Мы молча поставили палатку и легли...

Проснулся я от тихого, но упорного звяканья... я поднял голову, прислушался... да! По звуку медленно двинулся в кустарник... и отшатнулся на краю темной ямы! На дне ее, далеко внизу, был Егор, выгребающий песок с камешками, мерно швыряющий это наверх. Я постоял на краю могилы.

— Ты что это роешь? — в ужасе проговорил я.

— ...Помойку! — мрачно ответил он. — Зато будем выбрасывать мусор, когда захотим!

Таким я и запомнил его... Лагерь наш просуществовал недолго — через неделю мы приехали обратно, и Егор снова плотно законопатился в свой морг...

Набравшись мужества, я пошел все же к ней, и застал в том же ровном, веселом настроенье, что и всегда.

Мы, смеясь, переплыли Свиязь...

Ну, все! Хватит воспоминаний! А здесь-то что?! — я резко поднялся с койки, кулаком жахнул дверь, вышел из домика...

Было раннее утро — во всяком случае, походило на то. По пустой пыльной улице проскакал мой знакомый Шавырин на козле... А здесь неплохо!

Убогую деревянную терраску заливал свежий утренний свет. Я вспомнил давнее свое стихотворение, явившееся таким же ранним утром, на такой же терраске: